Бог предвидел многое, когда сотворил все общим; многое предвидел и Христос, когда Он снова попытался призвать людей от частных забот к общим. Конечно, Он понимал, что наша испорченная человеческая природа безмерно любит частное не без ущерба для общего. Жизнь показывает это повсеместно. Ведь каждый не только любит свое поместье или же свои деньги, не только печется о своем сословии или о своем братстве, но все, что мы по какой-либо причине зовем своим, отзывает наши чувства от заботы о делах общих. Даже свои посты мы предпочитаем общим. Если мы выбираем себе какого-нибудь святого, то часто почитаем его больше, чем десятерых более значительных святых, только по той причине, что он — наш, а остальные принадлежат всем. Если бы кто-нибудь сейчас порицал такого рода поведение, то он не осуждал бы благочестие простого народа, а скорее предостерегал бы от того, чтобы под прикрытием благочестия не прокралась к нам нечестивость. Например, чтобы никто не отвергал других людей, у которых есть своя достойная причина почитать какого-либо святого. Ведь некоторым может показаться, что они чрезвычайно привержены к своему благочестию, и от любви к своему отдельному святому они выволакивают из храма святого покровителя других людей и бросают его в грязь. Такого рода порядки и частные священнодействия у нас[37] иногда плохо кончаются. Я думаю, что и у вас они не всегда кончаются хорошо. Но для многих чем больше собственного, тем это больше ценится. Здесь многие больше ценят свои обряды, чем монастырские, монастырские — больше, чем те, которые приняты в ордене, те, которые присущи их ордену, — больше тех, которые являются общими для всех. Но все же то, что присуще монахам, они ценят выше, чем то низкое и дешевое — в том числе и их собственное, — что является общим для всего христианского люда: вроде таких, например, обычных добродетелей, как вера, надежда, любовь, страх божий, смирение и тому подобное.