Шоссер должен понять, что гонения и кары только раздуют пожар. Соседи не покинут альштедтцев в беде. Так неужели князья из-за сожженной часовни рискнут начать войну со своими подданными? На вертеп сатаны обрушилось законное возмездие. И удивительно, что Цейс надумал быть заодно с безбожными живодерами и плутами. Он не видит, к чему это приведет?
Шоссер признался, что вся затея с вызванными в замок мужиками — дело рук шультейса.
Но что делал сам шоссер? Если сейчас собственной властью он не отваживается освободить Кнаута, то должен добиться разрешения на это от герцога. Мюнцер из самых добрых чувств советует Цейсу отправиться в Веймар, убедить Иоганна, как несправедливо и опасно требовать наказания людей, ратующих за правое дело.
Совет был настойчивым, и Цейс внял ему. В Веймаре он Иоганна не застал и, напрасно прождав два дня, решил возвращаться. Превосходная отговорка, чтобы не брать на себя ответственность за освобождение Килиакса.
Но Мюнцер отказался ждать. Цейс не привез ответа? Тем лучше! Значит, он сам освободит пленника. Шоссер опять колеблется? Ему не мешает помнить, что мансфельдцы еще в городе. Сдержанный народ, но и они начинают терять терпение. Или шоссер хочет, чтобы его замок постигла судьба маллербахской часовни?
Цейс сдался. Он приказал отпереть подвал и выпустить узника. В воротах Кнаута встретили радостными возгласами. Брат Томас, как всегда, оказался прав. И вот Килиакс снова среди друзей.
В городе стало тихо. Мансфельдцы ушли домой, вилы и косы, схваченные, когда гудел набат, вернулись в сараи и хлева. Однако Цейс видел, что Мюнцер продолжает свое дело. В Альштедте то появлялись, то исчезали какие-то подозрительные люди: разбитные крестьянские парни, мелочные торговцы, книгоноши, скоморохи, бродячие проповедники. Дню они предпочитали ночь, светлым горницам — закрытые ставни, громким спорам — недолгие беседы с глазу на глаз. Они пробирались по задворкам, избегали встреч с властями и скрывались незаметно, словно призраки.
Три печатника было в Виттенберге, и они едва поспевали за Лютером. Его произведения наводняли книжный рынок. Проповеди, поучения, памфлеты — все было написано остро и талантливо. У него было множество читателей. Томас негодовал. Казалось, Лютера волновало только одно: как лучше и надежней отвратить от господ, этих «Больших Гансов», нарастающий народный гнев. Верь, верь! — и в загробной жизни тебя ждет блаженство, а здесь, на земле, слушайся властей и помогай им — в этом тоже служение богу! Лютер взял на себя позорную роль защитника угнетателей.
Разве можно с этим мириться? Нет, настала пора разоблачить Лютера и его приспешников. Томас так и назвал свою работу «Разоблачение ложной веры». Он обращался прямо к народу.
Постыдные книги повсюду вносят смятение: одних людей они делают боязливыми и робкими, других возмущают. Простой человек должен быть сам учен, чтобы впредь его не обманывали!
Книжники хотят, чтобы о духе Христовом рассуждали только в университетах. Они желают сохранить за собой исключительное право судить о вере. Но теперь понимает каждый, что они добиваются лишь почестей и доходов. Они делают все, чтобы народ, которому так горько дается хлеб насущный, оставался бы темным. Достаточно, заявляют они, что ученые читают хорошие книги, а крестьянин обязан им только внимать. Книжники кричат, что без них и их краденого писания человек не может иметь веры. Хитрая уловка, чтобы на место прежних попов посадить еще худших мошенников!
«Браг Любитель сладко пожить» обожает мирские утехи и хочет вкусить их в полной мере. Он стремится сохранить и сладкое свое житье и все свои почести и, несмотря на это, иметь настоящую веру. Но нельзя поклоняться и богу и маммоне. А он, этот советчик властителей, пытается служить одновременно двум господам!
Миром правят тираны. Они всячески угнетают, мучают и убивают людей. Но недолго им еще царствовать: насильники будут низвергнуты. А Отче Пролаза уверяет, что можно исповедовать Евангелие и в то же время почитать даже безумных правителей.
С крайним бесстыдством поучает он, что народ должен позволять тиранам драть с него три шкуры. Видите ли, чтобы исполнить волю божью, надо им, любезным господам, быть во всем покорным.