Господа, из тех, кто позорче, не валили на Лютера чужую вину. Конечно, папистам не сладко от его учения, но зато князьям, особенно если они хотят положить в свой карман монастырские доходы, жаловаться не на что: Лютер изо всех сил старается им угодить. Вот с проповедниками вроде Губмайера дело обстоит хуже: они часто хватают через край.
Первое время казалось, что все, даже самые отъявленные смутьяны, орудующие среди крестьян, действуют по прямому наущению Вальдсхута. Однако эти обвинения были чрезмерными. Вальдсхутцы соглашались, что священное писание — источник божьего права, но решительно возражали, когда крестьяне брались судить, соответствуют ли Евангелию обременяющие их повинности. Это должны делать не темные мужики, а уважаемые ученые из Цюриха или Вальдсхута. А пока они не высказались, все должно оставаться по-старому. Решать же споры, связанные с платежами и повинностями, должны сами власти. Даже габсбургский наместник, тот, который кричал вальдсхутцам: «Ваше право — ваш князь!» — может в духе существующих законов рассудить, кто прав, кто виноват. С таким божьим правом еще можно было мириться — оно легко позволяло признавать домогательства господ законными и обоснованными.
Куда страшнее было иное толкование божьего права, которое очень пришлось по вкусу мужикам и черни. Они не будут ждать разъяснений книжников, они сами знают, в чем божье право, — в создании совершенно нового уклада жизни, построенного на принципах общей пользы, равенства и братства! Все люди из народа обязаны участвовать в этом святом деле и, объединившись, полностью освободиться.
В таком учении как раз и был самый страшный яд. И распространяли его не лютеровы проповедники, не реформаторы из Вальдсхута — Мюнцер со своими единомышленниками настойчиво забрасывал его в мятежные души.
В деревнях и городах все больше людей разделяли именно это наизловреднейшее понимание божьего права.
Воистину дьявол, как сказал доктор Мартин, действует через смятение умов!
В Клеттгау, лесном, неспокойном краю, где, начиная с ноября, село за селом отказывались повиноваться господам, Мюнцер пробыл дольше всего. Он не сидел на одном месте. Сегодня его видели в избушке дровосеков, а через несколько дней он был уже за тридевять земель. Чтобы его найти, надо было ехать в деревню Гриссен, в нее он возвращался постоянно. Сюда доставляли письма. Здесь собирались ходоки из разных деревень.
Мюнцер не был похож на военачальника. Он не проводил военных учений и не брался растолковывать сельским кузнецам, как мастерить самодельные пушки. Сидя на лошади, Томас мог произнести речь, но не отдавал команд. Он прекрасно понимал, что любой крестьянин, служивший смолоду в ландскнехтах, куда лучше него знает, как обращаться с пищалью или разбивать лагерь. Письма свои он подписывал «Томас Мюнцер, воитель господен», и был он больше воином, чем многие умудренные в ратных делах люди. Какой толк, что ты умеешь запалить ружье, если душа твоя полна смирения и в господах ты видишь ниспосланную богом власть, ослушаться которой — смертный грех?
Он видел свою миссию не в том, чтобы где-то создать отряд, а где-то повести за собой толпу и сжечь монастырь. Мюнцер хотел, чтобы весь народ проникся мыслью, что его право, его высший долг — свергнуть тиранов.
Пусть это великое, святое дело воодушевит крестьян, сплотит их, наполнит сердца отвагой и непримиримостью к врагам!
В Гриссен к Мюнцеру приходили люди с разных сторон; ученики и последователи, которые всюду распространяли его учение, гонцы из Тюрингии, подмастерья из соседних городов. Здесь его разыскали и цюрихские анабаптисты, ранее обращавшиеся к нему с письмами. Даже сейчас, когда все грознее разыгрывалась буря, они по-прежнему с жаром говорили о вторичном крещении. Почему брат Томас утверждает, что и взрослого нет необходимости крестить? Но еще больше волновал их другой вопрос. Мюнцер проповедует, будто против князей надо пускать в ход кулаки. Теперь он видит, к чему ведут такие мысли. Он должен от них отказаться. Истинный христианин не должен хвататься за меч. Библия его единственная защита!
Томас резок и непреклонен. Все это он уже слышал! В том же духе поучал его и Карлштадт, как сражаться по-христиански и защищать себя бронею веры. Он был храбр, пока надо было ломать перья, а когда пришло время браться за пики, он спрятался в кусты. Брат Андреас начал с. дружеских предостережений, а кончил чем? Велел напечатать «Ответ орламюндцев»: пусть, мол, все видят, что он не из шайки заговорщиков! — а потом в Иене, когда виттенбергский папа назвал его вкупе со злодеем Мюнцером, он, благородно возмущаясь, оправдывался и потрясал этим письмом. Может быть, в Цюрихе, вотчине Цвингли, анабаптисты слывут за людей крайних взглядов и ими пугают младенцев. Но ему, Мюнцеру, ясно, чего они стоят. Им действительно следует обратиться к брату Андреасу. С ним они легче найдут общий язык, а там, смотришь, вместе и угодят, нахлебавшись мартиновой похлебки, в дерьмо смирения.