Девушка странно приняла его возвращение. Казалось, она растеряла весь свой задор. Не то, что поязвить над своими ухажерами — его бы это позабавило — про них она вообще забыла, и если Мэг или я чего скажем, злилась сразу. Даже я видел, как она до боли дерет свои кудри, чтоб заплести покрасивее и перевить лентами.
— О, голубая, — говорит Томас. Он-то все замечает. — Очень мило.
— А, ерунда, — говорит девчонка, хлопоча по дому и не глядя на него.
Через несколько дней она вдруг перестала приходить. Лето стояло чудесное, а Томас маялся в доме, смеха его мы больше не слышали. И привычку свою бродить в холмах он забросил.
Наконец Мэг взялась за дело сама и попросила его отнести в Хантсли яйца. Томас, словно только этого и ждал, набросился на нее чуть ли не с кулаками.
— Почему вы не сказали мне, что она завела себе дружка?
— Ну, — говорит хитроумная Мэг, — не может же она тебя вечно ждать.
Но я все испортил, потому что одновременно с ней, только погромче, воскликнул:
— «Дружка!» Да с чего ты это в голову забрал?
— Она сильно изменилась, — злится он. — На меня смотреть не хочет, а сама жеманничает, прихорашивается, как дама какая. И язык словно проглотила. Ясно, сходит с ума по какому-нибудь дураку. Могли бы и сказать.
— Об эти годы они быстро взрослеют, — пожала плечами Мэг, но я-то слышал, как она фыркнула, едва не расхохотавшись.
Ну, у них не было особо времени, чтобы разбираться. Жена Яана родила еще одного малыша, и у Элсбет дома хватало дел. Томас, к моей досаде, крестин не дождался, ушел. А жаль. Говорят ведь: чтобы свести людей как следует, нет ничего лучше хороших крестин.
Нам он сказал, что вернется весной, так оно и вышло. Выглядел он бледным и усталым, хоть и говорил, что все хорошо. Показал кольцо, полученное от короля и всякие побрякушки — подарки от разных благородных.
— Мэг, ты бы обсмеялась, если бы увидела новые фасоны шляп. Тульи такие высокие, что дамам приходится шею изгибать, как лебедям, чтобы в дверь войти, — и он забавно скрючился, изображая такую даму, — Поэтому некоторые и выглядят, как очумевшие гусыни!
— Тебе только фасоны и обсуждать, Томас Рифмач! Это с твоей-то серьгой в ухе, как будто ты из цыган вышел!
Он потрогал маленькую золотую сережку.
— Я так и думал, что тебе не понравится. Все дамы оценили. В следующий раз я ее сниму, прежде чем вашу реку перейти, хорошо?
— Делай как хочешь, — ворчит Мэг, но все равно любуется им, всякому видно. — Ты такой же своевольный, каким всегда был.
— Но я все-таки попрошу оставить меня единственным менестрелем в этой доброй семье.
— Ох, Том, — вздохнула она, — когда-нибудь ты заговоришься так, что выбраться не сможешь!
— Какие мрачные предсказания! Кстати, о предсказаниях… Как там свадебные планы моей рыжей Элсбет?
— Вот она зайдет на той неделе помочь мне со стиркой, сам все и увидишь, — сказала Мэг.
Так и получилось. Юбки подоткнуты, длинные ноги по колено в ручье — вид у Элсбет был недурен.
Я слышал всплески и вскрики, но стирка — женское дело, чего мне встревать? Правда, удивился и подумал, чем это Мэг там занимается, когда увидел, как полуголый Томас мчится через двор, а за ним — визжащая, мокрая Элсбет.
Целый день толку от них не было никакого, хотя они и разложили стирку на травке, чтобы белье просушить. От любого слова они начинали хохотать, как дети. На следующий день была Мелрозская ярмарка, и Томас повел Элсбет за гостинцами. Даже у Мэг слов не нашлось, когда она вернулась, изукрашенная зелеными лентами: и в волосах, и на платье, и даже на туфлях, а на шее, еще на одной ленте, висело голубое зеркальце. Они смеялись весь вечер и пели здешние песни, а потом Томас проводил ее до дома, по крайней мере, я на это надеюсь, потому что не было его достаточно долго.
Даже когда он ушел, она некоторое время еще оставалась веселой. Пела за работой, а иногда смеялась про себя, вспоминая что-то. Мы скучали, когда она уходила, жила-то она все-таки у брата…
Томас появлялся время от времени, то оставался на ночь, то на день-два, а потом снова уходил вслед за королем или за рыцарями, играя и сочиняя ради почета. И всегда у него находилось что-нибудь для Элсбет: то лента, то заколка, то гребень, а если приходилось уходить поспешно, не повидав ее, то он обязательно оставлял подарки у нас, чтобы она нашла, когда зайдет.
И чудно мне было, что она полюбила арфиста, которого и видела-то время от времени. Конечно, она могла бы сообразить, что у него хватает шашней в замках да на кухнях у благородных, а коли не соображала, значит, глуповата была. Впрочем, может, оттого и счастливой казалась…