— Ну, ну, уймись, приятель, — говорю ему. — Что ж ты, глупый, непогоды испугался? Тут Мэг подняла голову.
— Ох, Гэвин, — говорит этак громко, а то ведь из-за бури и не слыхать, — в такую ночь, Гэвин, мертвецы по дорогам скачут, это уж точно.
Чую, наладилась моя Мэг одну из своих страшных историй рассказывать. Она у меня мастерица по этой части. Хорошо идут такие сказки темными осенними вечерами. Я вот помню одну про неприкаянный дух лорда. Трэнвайра, как он все скачет ненастными ночами по дорогам, жену свою разыскивает, а ведь сам же и убил ее из ревности, хочет повиниться перед ней, невинной… Да где уж там! Кости давно в земле истлели, а душа безгрешная — на Небесах.
Недалеко от нас дело было, день ходьбы, не больше, а когда — и не упомнить.
— Нынче ночь такая, когда Дикий Охотник скачет, — говорит Мэг, а глаза у нее уже блестят. Значит, будет история! — Скачет Адская Охота, ноздри у лошадей, как уголья раскаленные, скачет Адская Охота, гонит грешные души, которым покоя нет, потому как… — замолчала моя Мэг, резко выпрямилась и говорит: — Слышь, Гэвин, там в дверь стучат!
Я было подумал, что так по ходу истории полагается, однако прислушался — и верно, стучат, от дождя и ветра звук другой.
Трэй рычит, шерсть на загривке дыбом, я его рукой-то оглаживаю, а сам думаю: «Чего уж гадать, кто да что. В такую ночь либо цыгана жди, либо бродягу, а то и вовсе какого-нибудь приятеля из ада».
Взял я свечку и пошел открывать, а Трэй, умница, со мной. Отпер дверь.
Стоит у порога высокий горбун, мокрый насквозь. Плащ грязный, льет с него, и одно плечо выше другого. Я свечу поднял, и тут он капюшон откинул, — глядь, молодой вовсе человек, безбородый, но щетина здорово отросла, видать, путь долгий был, да и волосья длинные, на глаза налезают.
— Благословение этому дому! — поздоровался незнакомец вовсе не как безбожник какой, или Те, Другие. А Трэй ну рычать!
— Да, спасибо, — говорит ему путник, — путешествие было приятным, хотя могло бы посуше быть. А как тебе нравится эта новая мода на желтые подвязки?
Уставился я на него.
— Ты что же это, с собакой, что ли, говоришь? А он стряхнул воду с капюшона и отвечает:
— Так ведь он первый со мной заговорил. Не хочу грубым показаться.
Смотрю я на него — вроде, не шутит, говорит, что думает.
— Гэвин! — кричит Мэг. — Дует ведь. — Это она намекает, чтобы я не торчал в дверях, как остолоп.
Дом у нас освящен, возле двери рябина от нечистой силы. Опять же, остряка-бродягу приютить — святое дело. Пробормотал я быстренько: «Мир всем входящим», — и отступил в сторону, чтобы впустить этого спятившего убогого. Он этак вежливо говорит: «Благодарю вас», — и шагает через порог. Чтобы о притолоку не стукнуться, ему нагнуться пришлось. Прошел к огню, увидел мою Мэг и как был в своем насквозь мокром, грязном плаще, кланяется ей, ну чисто королеве. Я уж по голосу понял, что улыбается моя женушка, когда услышал:
— Добро пожаловать, арфист!
Верно! Снял он свой горб, а это арфа — в кожаном чехле.
Пока Мэг хлопотала, тесто на лепешки замешивала, молоко грела, арфист свой мокрый плащ скинул — там больше грязи, чем шерсти было, — в доме сразу кислой овчиной запахло. Ну, запах-то привычный.
Вгляделся я попристальнее. Кожа у нашего гостя светлая, гладкая, руки он к огню протянул, а я смотрю — одежа тонкой шерсти. На запястье — золотая полоска. А уж руки у него, такие только у арфистов и встретишь, — длинные, гладкие да гибкие.
Мэг протянула ему гостевую чашу и назвалась, как у нас принято.
— Я — Мэг, а это — мой добрый хозяин Гэвин, сын Коля Блексайда.
В наших краях придерживаются старых обычаев. Гость должен знать имена хозяев и вовсе не обязан сообщать свое, он может просто воспользоваться нашим гостеприимством, если это не затрагивает чести его рода.
Арфиста передернуло. Видно, его еще донимал промозглый осенний холод. Он взял чашу и отхлебнул грог.
— Даже у короля меня не угощали лучше, — доверительно сообщил он Мэг.
Ну мою старушку этакой чепухой не проймешь, она глянула на него словно на неугомонного ребенка или на цыпленка, вечно удирающего со двора. Арфист зашелся кашлем, улыбнулся через силу и заговорил еще учтивее.
— Добрая госпожа, вы думаете, я льщу вам. Вижу, не очень-то вы склонны доверять слову бедного странника, но я прошу вас, представьте меня умытым и причесанным, чисто одетым, с песней на устах и с арфой в руках. Между прочим, именно так я и услаждал слух короля в Роксбурге. Да, я видел, как пирует король, вашему псу тоже, поди, перепадают иногда куски с хозяйского стола…