— Ты так не думаешь.
— Зато ты думаешь. Хотя бы про эти слова из баллады: «Он целовал ее в алые губы, так разрешенья и не спросив».
Все это время он потихоньку придвигался к ней. А потом осторожно коснулся губами ее губ и замер так. Она вырвалась, вытирая рот тыльной стороной ладони.
— Подожди! — сказал он, пока она носилась по комнате, подбирая вязанье, шерсть, плащ, но она не позволила ему даже подойти и вылетела за дверь.
Оба чересчур увлеклись и про меня забыли. Ну, я бы с ними быстро разобрался, если бы счел, что они перестарались.
Томас замер, уставившись на дверь. Во дворе расшумелся пес. Я услышал стук, Томас кинулся было открывать, но остановился, руки так и повисли. Чтобы выручить его, я предложил: «Давай, открою».
Он так и подскочил от моего голоса и кинулся к двери. Но открыв ее, отступил на шаг.
— Храни Господь этот дом, — произнес человек с порога. Это был цыган-лудильщик. И вид у него был самый что ни на есть мошеннический. На смуглом, изборожденном морщинами лице мерцали темные глаза, полускрытые прядями волос; вокруг шеи обмотан грязно-желтый платок, поверх него болтаются амулеты и всякие безделушки. — Да хранит вас Бог от любой напасти и горя, от урусков в ущельях и от Благословенных под холмами.
— Не интересуемся, — сурово этак говорит ему Томас.
— О сэр, — заныл цыган, — всего лишь крошку еды, подкрепить мой бедный живот, да обогреться у вашего очага, и я пойду своей дорогой. А если у вас есть худая кастрюля…
Менестрель так и стоял, уставясь на лудильщика, пришлось мне вмешаться.
— Слушай-ка. Я могу дать тебе холодной овсянки, а если хочешь скоротать ночь в хлеву — добро пожаловать. Но у моих псов чуткие уши, да и я еще не совсем ослеп, поэтому не советую на добро заглядываться.
— Нет-нет, славный хозяин, — говорит цыган скромно так. — Позвольте мне только послужить вам. Я пришел издалека и слышал новости о великих людях на востоке, могу рассказать о королевском дворе, о храбрых рыцарях и прекрасных дамах. У меня есть красивые товары на продажу… — он вытащил грязный сверток и ловко бросил Томасу. — Ленты для ненаглядной, сэр? Знаки любви?
Томас отшвырнул сверток, словно это была раскаленная кочерга.
— Тогда, может быть, что-нибудь для хозяйки дома? — мошенник повернулся и тут как раз перед ним оказалась только что вошедшая Мэг.
— А, — говорит она ему, — ты все-таки добрался… Садись, я дам тебе поесть, а ты можешь припаять ручку к моей кастрюле, она уже год как болтается. Да не стойте вы тут как два столба, — велела она нам, — а то дождетесь, возьмет кто-нибудь, да коня к вам привяжет.
Томас отошел в сторонку, давая лудильщику войти в дом.
— Что ж ты нам сразу не сказал, что тебя пригласили? — кисло осведомился он.
— Человеку хочется быть желанным самому по себе, — потупив глаза, заявил цыган.
Он уселся и принялся за работу и при этом рта не закрывал. Я уж не упомню всех его сплетен. Мэг вязала, а я плел веревочку из вереска, думал, может, на струну для арфы Томасу сгодится. Он рядом сидел, обстругивал вересковые прутья крошечным ножичком, но пока лудильщик болтал, у Томаса на одну хорошую заготовку три испорченных приходилось: то перетончит, а то и вовсе пополам перережет.
— … и случилось тут великое горе для подруг королевы, — трепался цыган. — Одна из них понесла от человека низкого звания, а сама — еще незамужняя девушка. Ее спрашивают, кто ее совратил, а она молчит. Король в гневе. Что ж это делается? При собственном дворе порядка нет! Королева своих дев уберечь не может! Взял и запер девушку в башню без окон, пока она не назовет имени совратителя.
Я хотел взять у Томаса следующий прут и тут увидел, что он завязал вереск чудным узлом и вцепился в него так, что пальцы побелели.
— Ну и глупый король, — говорит моя жена. — Раз девица не хочет парня называть, значит, любит, и не желает ему вреда только за то, что он удовлетворил ее собственные желания. «Совратил»! Скажут тоже!
Томас с благодарностью взглянул на нее, словно не ожидал, что моя Мэг настолько сведуща в девичьих помыслах.
— Но кроме плохих новостей, — продолжал цыган, — есть и хорошие. Юная леди Лилиас Драммонд на Троицу вышла замуж за графа Эррола, и я слыхал, уже ждет от него ребенка. Для нее это хорошая партия, хоть и поговаривают, будто отец дал за ней приданого втрое больше, чем за сестрой. Болтают, это за то, что она пошла замуж уже не девушкой, но пока не слышно, чтобы граф жаловался.
Томас швырнул свой диковинный узелок в огонь. Он стоял и смотрел, как занимается ветка, как постепенно узел становится похож на золотой камень зловещего оттенка. Говорят, с такими камнями хоронили древних королей… Веточка вспыхнула и распалась в прах. На лице Томаса застыла странная улыбка.