Выбрать главу

Вернувшись в лечебницу после одной особенно неудачной поездки на фермы, Макдьюи увидел в приемной только Энгуса Педди с тихо скулящей Сецессией и рассердился, что никого нет, как сердился прежде, что народу слишком много.

Однако другу он обрадовался. Он чувствовал, что больше никто не расскажет ему умно и связно о загадочной конкурентке.

— Вот что, Энгус, — сказал он, машинально доставая нужную склянку. — Знаешь ты что-нибудь о такой дурочке Лори? Она живет где-то в лесу и выдает себя за ведьму.

Священник вынул пробку, дал Цесси лекарство, погладил ее по спинке, а потом гладил по вздутому брюху, пока она не рыгнула.

Тогда он радостно улыбнулся и начал так:

— Она не дурочка, Эндрью. Я бы скорее сказал, что она нашла свой собственный мир, в котором ей лучше, чем в нашем. А уж ведьмой ее никак не назовешь!

— Но ведь за что-нибудь ее прозвали полоумной! И вообще, она лечит скот, а у нее нет медицинского образования. Видишь, ко мне никто не идет. Это ее дела!

Педди хорошо знал людей и все-таки удивился, как можно до такой степени не видеть и не винить себя самого. Он понимал, что объяснять тут бесполезно, они только поссорятся, и больше ничего. Понимал он и другое — дело не в разнице характеров; такие пропасти между людьми неизбежны в лишенном замысла и смысла, неуправляемом мире. Ведь атеизм несет в себе свою кару, неверующий сам себя сечет, и ему никак не поможешь. И он просто спросил:

— Что же ты думаешь делать?

— Заявлю в полицию, — сказал Макдьюи. Тут Энгус Педди не мог скрыть смущения.

— О, Господи! — сказал он. — Вот ух не стоит! Она же ни гроша не берет. Нет, я бы не заявлял.

— А что тут такого? — упрямо возразил Макдьюи. — В конце концов, закон есть закон. Учишься, работаешь, а тут всякие знахари травят скот какими-то зельями.

Педди вздохнул.

— Закон, конечно, — закон. То-то и плохо. Но, понимаешь, полицейские уважают Лори. Она — хороший человек, совсем хороший, а им приходится видеть много плохих людей.

— Что ж они, откажутся выполнить свой долг?

— Нет, куда им! У них, сам знаешь, шотландское чувство долга. Просто…

— Никак не пойму! Если я ее обвиню…

— Да, да, конечно. Давай-ка я тебе иначе расскажу.

Он замолчал и взял на руки Цесси, словно младенца или черного поросенка. Она с обожанием глядела на него, лапы ее торчали в стороны, а он, прижав ее к сутане, массировал ей живот. Это было бы невыносимо смешно, если бы взгляд его и улыбка не светились такой нежностью.

— Одна соседка говорит другой: «Чего-то я расхворалась. Стирки невпроворот, а у меня прямо ноги не ходят». Другая отвечает: «Есть у меня микстуры полбутылочки. В прошлом году всю простуду как рукой сняло. Сейчас принесу».

Отец Энгус перевернул Сецессию и стал массировать то место, где начинался коротенький хвост. Морда ее выражала несказанное блаженство.

— Приносит она микстуру на спирту. Больная — у которой, скажем, острый приступ стиркофобии [11] — отхлебывает глоток, отогревается и веселеет. Как, по-твоему, должен доктор подавать на вторую соседку в суд?

Он подождал, пока притча просочится сквозь крепкий череп его друга, и закончил:

— Нет, Эндрью, у тебя будет очень глупый вид, если ты обвинишь Лори. Полиция прекрасно знает, что она просто дает советы пастухам, женщинам и детям, у которых болеют овца, собака или кот.

— Ну, иди сам, — сказал Макдьюи. — Поговори с ней, ты же ее так хорошо знаешь!

— Что ты! — воскликнул Педди. — Я совсем ее не знаю. Ее не знает никто.

— Не говори ты глупостей, Энгус! Кто-нибудь да знает. Пришла же она откуда-то…

— Знает ее кто-нибудь? — тихо, почти про себя, спросил священник, — Да, в каком-то смысле… Ее зовут Лори Макгрегор[12]. Домик ее и амбар пустовали, когда она явилась в наши края неизвестно откуда. Она ткачиха. Может быть, она — одна из парок [13], разлученная со своими сестрами…

Макдьюи сердито фыркнул:

— Вот ты с ней и говори. Психопаты часто слушают священников.

Педди вздохнул и покачал головой.

— Я думал, ты поймешь. Я не хочу ее трогать, не хочу ей мешать. Ее пути — не наши пути. Она служит беспомощным и беззащитным. Таких, как она, зовут блаженными. Их немного осталось на земле.

Больше вынести Макдьюи не мог.

— Психи они, твои блаженные! — крикнул он. — Ладно, пойду сам. Скажу ей, чтобы не совалась в чужое дело.

Энгус Педди сидел на краешке стула, гладил Цесси и думал. Наконец он осторожно опустил ее на пол, встал, взял склянку, надел шляпу, не отрывая серьезных глаз от Эндрью Макдьюи.

— Что ж, — сказал он. — Иди. Только, Эндрью, я бы на твоем месте поостерегся. Тебя там ждет большая опасность.

— Еще чего! — взорвался ветеринар. — Ты что, сам спятил?

— Ты не сердись, — начал отец Энгус, — когда я поминаю Бога. Профессия у меня такая. Я же не сержусь, когда ты говоришь о прививках.

Макдьюи не ответил.

— Мне кажется. Лори очень близка к Богу. Она служит Ему и славит Его всей своей жизнью.

— В чем же тут опасность? Мне-то что?

Священник взял на руки собачку.

— Смотри, — сказал он, — как бы ты сам Его не полюбил.

На пороге он обернулся и добавил:

— В двери к ней не стучись, она не откроет. Там у нее на дереве висит колокольчик. Колокол Милосердия. В него даже звери звонят.

— Ну, знаешь!.. — возмутился Макдьюи. — На черта мне…

— Кому-кому, — сказал отец Энгус, — а тебе милосердие нужно. И мягко закрыл за собой дверь.

14

Я богиня Баст, прозванная Талифой, помню день, когда к нам пришел Рыжебородый.

Он еще до того явился мне во сне, ибо у нас, богинь, — дар ясновидения. И я закричала, не просыпаясь: «Смерть и гибель котоубийце! Красным огнем пылают его волосы, красная кровь — на его руках, и ему не уйти от мщения. В книге мертвых написано, что убивший одну из нас обречен».

Он был так страшен и могуч, что даже я, богиня, проснулась от ужаса. Я лежала у очага, и затухающий огонь был красен, словно кровь. Услышав мой крик, Лори спросила погромче:

— Талифа, что тебе приснилось? — пришла, взяла меня на руки и гладила, приговаривая: — Не бойся ничего, я тут!

Но я знала, что от судьбы не уйти и я скоро увижу наяву рыжебородое чудовище. Так и случилось, я увидела его на следующий день.

Недалеко от нашего дома стоит огромный дуб, а на нижней его ветке, как я говорила, висит Колокол Милосердия. Чтобы Лори вышла из дому, надо дернуть за веревку, свисающую до самой земли. За нее дергали и люди, приносившие к нам зверей, и сами звери.

Вы удивляетесь, а я — ничуть. В мое время никто бы не удивился, ибо звери полевые, птицы небесные, люди и боги жили тогда одной семьей, помогали друг другу и совместно владели сокровищами ведовства.

В то утро зазвонил колокол, и все мы выбежали посмотреть, кто к нам пришел. Лори встала в дверях, прикрывая глаза от солнца, и мы увидели раненого барсука.

На задней его лапе болтался капкан. Им он и задел два раза за кончик веревки, лежавшей прямо на земле. Тут ничего странного не было. Странно было то, что у барсука торчала из плеча кость, была почти оторвана лапа, а он дотащился до моего храма и моей жрицы.

Мы, кошки, разумно сели в отдалении, чтобы он на нас не бросился. На губах у него белела пена. Собаки забеспокоились, они ведь склонны к истерии, и чуть сами не кинулись на него, что не так уж и глупо, все равно ему умирать.

Но Лори сказала:

— Тихо! Не трогайте его!

Она подошла к барсуку, посмотрела на него (я так и видела прозорливым оком, как его зубы вонзятся в ее руку), и опустилась на колени. Я еле успела пустить чары и на нее, и на него.

вернуться

11

Стиркофобия — слово, выдуманное автором, — фобия -острая неприязнь к кому-то или к чему-то.

вернуться

12

«Ее зовут Лори Макгрегор» — интересно, что клан Макгрегоров (к которому принадлежал и Роб Рой) был как бы запрещен, и члены его назывались иначе. Нарочно ли Гэллико дал своей героине такую фамилию?

вернуться

13

Парки — в римской мифологии богини судьбы.