Ладно, пора заканчивать этот киноманский выпендреж. В первый раз Томка проглотила «Рассвет мертвецов», как иные дети глотают шоколадные батончики. Но это было год назад. Сейчас ей шесть с хвостиком, и она уже начинает понимать происходящее на экране. Мне ее бессонные ночи и лишние неврозы ни к чему, каким бы продвинутым папой я ни был.
Я со вздохом поднялся с дивана и направился в кабинет. Мои выводы оказались верны: Томыч не сидела перед телевизором, а пряталась за дверью, держась за косяк. Все первые сцены фильма она просмотрела из укрытия.
Взрослеет девочка.
Я выключил фильм.
— Милая, все-таки подумай насчет «Смешариков». Ну, или «Историю игрушек» возьми.
Она вздохнула, но согласилась. Впрочем, не без ремарки:
— Все равно кровь не настоящая. Я же знаю, это грим, а мертвецы — живые актеры.
— Да, родная, это кино. Все ненастоящее. Только какой же смысл в том, чтобы включать фильм и прятаться за дверью?
— Смысл в том, чтобы бояться.
Апатия не прошла. Я слонялся по квартире, перебирал какие-то старые документы. Зашел на кухню, выпил воды. Высосал полный стакан, посмотрел на него, наполнил снова и выпил до дна. Забрел в ванную комнату, засунул голову под холодный душ. С минуту стоял над ванной, смотрел на стекающую с меня воду.
Черт знает что.
Я не устаю завидовать своей шестилетней дочурке. Непотопляемый утенок. Несгибаемый человечек. Оптимистка и чертенок. Болтушка. Вертихвостка. У нее всегда хорошее настроение (а может, я просто иногда подслеповат на оба глаза?). Если она грустит, то так же искренне и с полной самоотдачей, как и радуется. Не помню полного штиля.
Как бы у нее научиться?
Из коматозного состояния меня не вытащил даже звонок матери.
— Привет, мой хороший! — ласково проворковала бывшая учительница физики Софья Андреевна Данилова. — Томка с тобой?
— Где же ей быть в субботу утром?
— Уже три часа, какое утро.
— Три?!
Я бросил взгляд на настенные часы гостиной. Действительно, десять минут четвертого. Где я проторчал весь сегодняшний день?!
— Если Томыч с тобой, может, приедете в гости? — предложила мама.
— Борщик будет?
— Будут отбивные.
— Неплохо.
Мама взяла небольшую паузу, но я был слишком измотан бездельем, чтобы уловить смысл. Впрочем, гадать особо не пришлось.
— И еще у меня к тебе дело… если ты не очень занят.
— По счастливой случайности, не занят.
— Ты, наверно, помнишь Нину Ивановну Захарьеву? Мы с ней очень тесно общались, пока я работала в школе.
Я что-то промычал в ответ, надеясь, что это прозвучало утвердительно. Хотя, честно говоря, не помню я ни Захарьеву, ни Коломейцеву, о которой мама иногда рассказывала за ужином. То ли это ее подруги, то ли бывшие коллеги, то ли соседки, черт их разберет.
— Знаешь, у нее, оказывается, племянник погиб. Он у нее один близкий родственник оставался. Всех уж перехоронила.
— Ох…
— Да, представляешь! Зимой, перед самым Новым годом, разбился на машине. А мы и не знали. И ведь сама ничего не сказала, дуреха! Хоть бы подошли, поддержали.
— Да, мам, это грустно.
Я не знал, как побыстрее закончить разговор. Дурацкая врожденная интеллигентность.
— Так вот, Антош, об этом я и хотела с тобой переговорить.
— О гибели племянника?
— Ты у меня смышленый.
— Мам… — Я все же не смог удержаться от вздоха. — Я примерно представляю, о чем пойдет речь. Сразу предупрежу, что ничего не могу и не буду обещать. Прошло полгода. Даже если есть какие-то сомнения, то наверняка уже все перетоптано и перелопачено. Я не берусь за дела с таким сроком давности. Я пробовал, но… прошлое сопротивляется.
Маму мои сомнения не убедили. Она же бывшая физичка.
— Ты все равно ничего не потеряешь, если просто послушаешь историю и поешь отбивных. С тебя не убудет. Когда вас ждать?
Я снова поглядел на часы. Никуда не хочу. Ничего не хочу.
— К шести.
Отбивные
У меня была раньше одна теория насчет прекрасного пола. Сомнительная, конечно, но я не философ. Мне казалось, что Бог наделяет женщину каким-то одним талантом. Либо он делает из нее изумительную хозяйку, способную готовить, гладить, стирать, воспитывать детей, ругаться в ЖЭКе и забивать гвозди. Либо лепит роковую леди, чье единственное призвание — быть любимой, разбивать мужские сердца и складывать поклонников в штабеля. Либо Бог превращает даму в некое подобие мужчины с сиськами, для которой карьера и успех в делах превыше всего, в том числе поклонников и котлет. И тут не имеют значения ни внешность, ни физические кондиции. Все три категории женщин могут быть в равной степени и чертовски сексуальны, и удивительно непривлекательны. Дело в начинке и нацеленности на результат.