Голоса приближаются. Уже слышен стук каблуков. Голоса молодые, звонкие, радостные, беспечные даже. От таких можно ожидать чего угодно.
Он съеживается. Мысленно считает до десяти. Голоса умолкают. Группа мужчин останавливается у него за спиной, за стеклом.
Вот зараза!
Внезапно он ощущает себя очень маленьким. Тщедушным и беззащитным, как в школе. Пожизненно сидя на второй парте, он всегда втягивал голову в плечи, когда рука учителя с зажатым в ней карандашом парила над журналом. Снимаясь для общей фотографии, он занимал самое крайнее место, чтобы не бросаться в глаза. Он всегда в толпе, окруженный частоколом сверстников, более энергичных и подвижных. Он маленький, очень маленький человек и не хочет привлекать к себе излишнее внимание. И с возрастом ничего не меняется.
Секунды тянутся, словно жевательная резинка, прилипшая к брюкам. За спиной — тишина. Они остановились? Они смотрят на него? Или вообще свернули на другую улицу? Тут прямо за остановкой небольшой переулок, и ночные пешеходы вполне могли испариться. Или все-таки он снова подставился, не смог слиться с ландшафтом, подобно хамелеону?
Снова шаги. Очень близко. Они обходят остановку с двух сторон. Грудь холодеет. Ноги начинают судорожно отстукивать рваный ритм. Он один-одинешенек в центре ночного города, и никто не придет на помощь. У него с собой деньги, хорошие часы, дорогой смартфон. Ему кранты. И, как назло, ни одного ментовского воронка на магистрали. Когда они действительно нужны, их никогда нет. Они появляются лишь в тех случаях, когда им нужен ты.
Ладно, что будет, то будет.
Мужчин двое. И они действительно зашли с двух сторон. Тот, что справа, стоит на углу стеклянной перегородки. Он высок, худощав, в легкой спортивный куртке. На голове шапочка. Отвратительная черная вязаная шапочка, какие он всегда терпеть не мог. Предмет мужского гардероба, максимально обезличивающий его носителя. Под этой шапочкой не видно человека. И гопники из неполной средней школы, и кандидаты наук выглядят в них совершенно одинаково. Ну, надень ты стильную кожаную кепку, они тоже бывают теплые! Есть даже с опускающимися ушами. Нет, натянут эти шапки на глаза и смотрят на тебя тяжелым взглядом.
«Урод», — успевает подумать Изгой и отводит взгляд. Не может он смотреть в упор на незнакомого человека. Ему кажется, что если он не будет смотреть, то и его не заметят.
Но слева стоит еще один. Пониже ростом, в плотном тулупчике по пояс. В такой же шапчонке. Что-то демонстративно жует, издавая поросячье чавканье. Руки в карманах.
Стоят и смотрят оба. Чего-то ждут.
Изгой опускает голову и глядит прямо перед собой, насупившись. Коли уж они тут нарисовались нежданно-негаданно, пусть первые декларируют свои намерения.
Долго ждать не пришлось.
— Бродяга, — говорит тот, что справа. В низком и немного грубоватом голосе не слышно никакой неприязни. Скорее, любопытство. Так Данила Багров, сидящий на мосту у озера Мичиган в Чикаго, встречает появление непутевого братца.
— Определенно, — отзывается второй парень.
Это слово режет слух. И не только слово, но и интонация. Голос приятный, легкий, располагающий к общению. Столь откровенный контраст внешности и содержания удивляет Изгоя настолько, что он обращает свой взор к говорившему. Парень улыбается, продолжая чавкать жевательной резинкой.
На приветствие незнакомцев нужно как-то ответить.
— Хм, — говорит Изгой.
— Пьян как сволочь, — констатирует Правый незнакомец.
— Безусловно.
Те же добродушные интонации, то же неприкрытое любопытство.
Изгой усмехается, также стараясь подчеркнуть добродушие. Несмотря на оптимистичное начало, разговор может обернуться чем угодно — и ограблением, и избиением, и даже убийством.
Оба парня почти синхронно делают шаг вперед. Присаживаются на скамейку, зажимая Изгоя с двух сторон. Ему очень не нравится такая расстановка, но попробуй возрази. Единственное, что он может сделать, это встать и попытаться удрать, но вот дадут ли? К тому же, это будет выглядеть как слишком откровенное трусоватое бегство.
Стыдоба.
— Хм, — повторяет Изгой, продолжая смотреть в асфальт перед собой. Боковым зрением замечает, что парни таращатся на противоположную сторону проспекта Ленина — ту, что сияет призывными огнями.
Лживые огни. До утра не откроются ни магазин, ни закусочная.
— Что, брат, совсем хреново? — спрашивает Левый.