Михаил Иосифович бережно сложил «талес» и завалил его узлами.
— У меня еще кое-что есть, — бодро сказал он, — все приготовлено для моей новой жизни. Весной я еду в Палестину, а по дороге загляну на конгресс сионистов.
Липшиц удивленно посмотрел на него.
— Сионистов? Но…
— Не беспокойтесь, — сказал Слязкин.
— Сионизм — шаг назад, возвращение к государственности, которое уже пережито еврейством. Взрослый человек берется за игрушки, которыми он играл в детстве: армия, территория, язык…
— Язык! — вскричал Слязкин, как ужаленный. — Язык? Я вам не уступлю ни звука из этого священного чудесного языка. Я не расстанусь ни с одним начертанием квадратного шрифта! Прошу покорнейше меня извинить.
— Позвольте! В конце концов язык — только средство, временное вместилище мысли.
— Квадратный шрифт, которым написана священнейшая книга человечества! А!
— Если еврейство отказалась от территории, на которой совершалась его история, то язык…
— Если бы мой отец только слышал это!..
— Современное новое еврейство… — начал было Линшиц, все более удивляясь неожиданному отпору. Но Михаил Иосифович не дал ему договорить.
— Простите меня, — промолвил он с резкой торжественностью. — Я вообще не согласен ни с одним словом из того, что вы так талантливо развивали. Ни с одним — извините меня великодушно! Вообще я думаю, что так расправиться с вопросом о еврейском Боге, как сделали вы, по меньшей мере, легкомысленно.
— Но вы же сами… — изумленно воскликнул Липшиц.
— Ничего подобного, дорогой мой! Я только говорил, что о многом думал в бессонницу. Но мне слишком дорого все это… дорого для того, чтобы… мм… Одним словом я рад, что мы провели прекрасный вечер. Который час?
Увлечение миновало, энтузиазм погас. Улыбочка, витавшая вокруг губ и уголков глаз, теперь ушла глубже; их лица были приветливо-холодны. Это был искусно подделанный грим умного человеческого образа.
— Заходите как можно чаще, — пригласил Слязкин, провожая гостя в переднюю. — Сегодняшний день с самого утра был для меня необыкновенно удачен, если не считать одного незначительного обстоятельства. Как вы думаете: он скоро умрет?
— Кто?
— Разве необходимо произнести имя нашего величайшего современника? Безжалостная смерть пригрозила ему своим костлявым пальцем. На этот раз он не вывернется. Кстати…
Он вспомнил что-то и тонко засмеялся, искривив рот и прищурив глаз.
— Кстати! Я могу вам помочь. Моя жена открыла кулинарные курсы. У нее нечто вроде пансиона. Мы живем врозь, но между нами, конечно, самые дружеские отношения. Она мой ангел-хранитель. Одним словом, вы можете у нее очень дешево устроиться. Я вам дам записку и завтра сам заеду. Это прекрасная женская душа.
Липшиц искренно поблагодарил, сознавшись, что не знал, где ему завтра пообедать.
Когда дверь захлопнулась оба с неприязнью вспоминали друг друга. С неудовольствием думали они о новой встрече.
XVI
Нил Субботин расстался с братом и переехал на окраину города. Недалеко от него, через улицу, в скромной комнатке поселилась Женя.
Она была почти равнодушна к тому, что с нею происходило. Как будто все, что она переживала, было только случайностью, а настоящая жизнь должна была начаться в каком-то другом месте. Теперь ей было безразлично какое платье надеть, удобно ли в комнате, хорошо ли причесана. Через неделю она совершенно забыла о той жизни, которою жила около трех лет. Она получила работу в магазине шляп и зарабатывала в десять раз меньше того, что имела раньше, но была довольна, всегда ровно-оживленная и приветливая. Прежние привычки исчезли, и только изредка она спрашивала с покорным видом рабы, не верящей своей свободе:
— Можно купить папирос с золотым мундштуком? Впрочем, если не хочешь, то не надо.
Нил, мечтавший об особенной жизни, которая преобразит Женю и соединит их обоих цепью труда и правды, был озадачен тем, как просто и неприметно в два-три дня установилась новая форма их существования. Первое время он думал, что это только начало, а потом придет и главное — то, что смутно ждалось с самой осени… Но проходили дни, жизнь укреплялась в своей колее и уже не обещала измениться. Зимние бессолнечные дни, однотонно-ровные, с быстро наступающей темнотой шли непрерывным рядом… Работа в магазине шляп отнимала у Жени почти весь день. Нил отправлялся в университет или читал дома литографированные записи профессорских лекций. За обедом в кухмистерской они встречались. Женя сообщала ему, что сказала хозяйка, что сказала заказчица, кто уплатил, кто грубил… После обеда опять расставались до вечера, когда вместе гуляли по занесенным снегом улицам мимо небольших деревянных домов и белых холодных церковок.