Он думал: «Что же будет дальше?» — и видел, что она совершенно не задается этим вопросом. Женя жила так, как будто эта жизнь может продолжаться вечно или же — оборваться сегодня вечером… Те несколько дней, когда ревность, ощущение вины перед нею и внезапно проснувшаяся молодая чувственность кинули его к ней, уже прошли и вспоминались с легким осадком неприязни. Теперь их отношения носили форму теплого, дружеского единения. Со стороны казалось, что эти молодые люди которым вместе было менее пятидесяти лет давно женаты, воспитали несколько детей и живут рядом, связанные привычкой и общими воспоминаниями.
Они гуляли по темным безлюдным улицам мимо низких двухэтажных домов… На ней давно уже не было прежней пышной шляпы с пером, полученной в кредит. Она перестала румяниться и подводить брови, сделалась некрасивее и ниже ростом. Пышное сооружение из фальшивых волос и локонов исчезло и голова сделалась маленькой, как у больной девочки. Теперь она ничем не отличалась от любой девушки-работницы… У Нила отросла борода, которая почему-то придавала лицу что-то польское.
— Пройдет зима, — говорил Нил, — я сдам экзамены и на лето мы уедем куда-нибудь в деревню.
— Хорошо, уедем, — шепеляво отвечала Женя и улыбалась широким ртом, в котором каждый зуб был посажен отдельно. — Мне полезно будет отдохнуть в деревне.
Она говорила о своем теле, как о предмете, который ему нужен и который поэтому надо беречь. Нил не понимал этого, но легкое чувство пренебрежения заставляло его менять тему.
— Главное, чтоб недорого. Наши деньги подходят к концу.
— Деньги? Да, конечно, — рассеянно отзывалась Женя.
Этот тон также задевал его; с необыкновенной легкостью, свойственной всем женщинам — честным и нечестным — устроившимся около мужчины, она сбросила с себя денежные заботы, свалив их на его плечи.
— Помнишь, ты говорила, что хотела бы снять квартиру и сдавать комнаты, — холодно начал Нил.
— Конечно, было бы славно, — рассудительно и равнодушно ответила Женя. — Ты жил бы у меня. Я строгая хозяйка. У меня ни-ни…
Она ущипнула его и лукаво-цинично подмигнула, намекая на то, что в ее квартире будет соблюдаться строгая нравственность.
Нил механически отдернул руку, избегая ее прикосновения. По своим взглядам Женя была строгая мещанка: она осуждала проституцию, говорила дурно про тех девушек, которые сходились с женихами до свадьбы, твердо знала, что ребенок родившийся в законном браке одно, а вне брака — другое. Субботин чувствовал, что свою теперешнюю жизнь она не уважает и отличает от прежней лишь постольку, поскольку она спокойнее и безопаснее.
— Ты хочешь, чтобы я женился на тебе? — спросил он ее недружелюбно.
Она покраснела.
— Одна моя знакомая, Лида, вышла за лавочника, и теперь ей хорошо. Они в театр ходят.
— Так ты хочешь?
— А прежде была такая. Гуляла со всеми, а раз заболела.
В первый раз Субботин увидел, что у этого существа, с душою ко всему привыкающего животного, есть свое сокровенное желание. Она потянулась поцеловать его, он инстинктивно отвернулся и поцелуй достался щеке.
— Впрочем, как хочешь, голубчик, — поспешно заметила она. — Мне и так хорошо, что ты со мной.
С тех пор как Женя оставила прежнюю жизнь, исчез ее неестественный, почти мистический страх перед больницей. Вместе с ним ушло то единственное, что, хотя и своеобразно, но все же регулировало ее существование, внося в него ценность и подобие смысла. Страх больницы был для нее то же, что для дикаря страх перед грозным божеством: надо так жить, чтобы его не разгневать. Теперь регулятор отнят, и нечем было дорожить; другие болезни, так называемые, честные, не пугали ее: их не надо было скрывать и они не отвратили бы от нее никого… Жизнь сделалась легкой, поверхностной, не пугающей и более или менее устроенной.
— Что же будет дальше? — спросил Субботин с почти намеренной жестокостью.
— Не знаю. Ты ведь мой муж, — сказала Женя, вкрадчиво и полуцинично улыбаясь.
Он подумал, что Женя не удерживает его, и что она легко вернется к своей прежней жизни.
Мысль о том, что он может покинуть ее, иногда приходила ему в голову; но это не было сожаление о случившемся. Спокойно и твердо думал Нил о своей жизни. Напряжение сил, пережитое осенью, отвергнутая любовь и ряд вопросов, ставших перед ним, привели к работе над собой и дисциплинировали волю. Он оглядывал недавнее прошлое, как путешественник, взобравшийся на гору, оглядывает пройденный путь. Прохладный воздух обвевает его, он дышит спокойно и глубоко. Впереди ровное плоскогорье, и твердой поступью продолжает путешественник свою дорогу…