Выбрать главу

XVII

Михаил Иосифович Слязкин молился. Он был в черном широком, точно чужом, сюртуке и в старомодном цилиндре, который от небрежного обращения сделался мохнатым. Рядом с ним, сзади и спереди в высокой, несколько сумрачной синагоге находились такие же строгие, серьезные немолодые люди и молились. Голубые глаза Слязкина сияли умной глубокой скорбью. Он почти не садился во время утреннего богослужения, слушал слова древнего языка, от которого отвыкло ухо, и его глаза часто заволакивались слезами. Он вспоминал отца, маленький город, свои надежды и свое тогдашнее, сердце. Приват-доцент университета читал все молитвы, какие полагались в эту субботу, но, кроме общей молитвы, обращался к невидимому Богу еще со своей собственной.

«Бог Авраама, Исаака и Якова, Ты знаешь мое сердце и видишь меня яснее, чем я могу догадаться о себе. Мука и скорбь гложут меня. Не помню той минуты, когда свободно дышала моя душа. Мой жребий был указан при рождении. Темная судьба стерегла меня… стерегла меня. Я ушел от Тебя, Бог отцов моих, чтобы больше возлюбить Тебя. Я ушел от Тебя, как жених от невесты, чтобы в горести изъязвить любовью сердце свое. Не к Богу попов и лицемерия ушел я, а к Богу скорби и страдания. Грех мой пред Тобою, Отец праматери Рахили. Не знал, что ты сам Бог мученичества и возвышающей боли. Прости меня, Боже, Царь Израиля».

Он вытер покрасневшие глаза платком, который Катерина успела сунуть ему в последнюю минуту.

— Услышь нас… взгляни с престола Твоего, — пел голос кантора, и хор стройно и величаво подхватывал молитву.

Слязкин продолжал шептать по-русски:

— В саду Твоем я шел по тернистым дорогам. Босыми ногами шел я, раненый в кровь. Я слышал дыхание Твое и слышал голос Твой, Господи Боже, царь вселенной.

— Аминь, — длинно запел хор под сумрачными сводами.

— Аминь! — дрожащим голосом повторил Михаил Иосифович.

«Молимся Тебе… в чертоге славы Твоей», — слышал Слязкин слова древнего языка.

— Я шел по дальним дорогам в саду Твоем у самой ограды, — продолжал говорить Иегове приват-доцент университета Слязкин. — Видел отступников, татей духа, ложномеров и блудов. Но не был с ними… Мимо кровавой осины прошел я также, она дрожала ветками в лихорадке ужаса. Тень блуждала около дерева, Царь мой…

— Вот вижу: заходит солнце, и городок, где жил мой отец и где я родился, озарен теплым светом… Мне едва семь лет, душа моя раскрыта Тебе. Вот я прохожу мимо пустоши, которой боялся, и мимо заброшенного колодца и обгоревших кирпичей, поросших дикой травой, как бородой Твоей, Господи. Я бегу, сердечко мое трепещет, как птичка, выпавшая из гнезда и вдруг… и вдруг слышу голос: «Берегись!» Никого кругом не было, но голос крикнул мне: «Берегись, ты изменишь Богу!» Я бросился бежать. Не могу забыть этого. «Берегись», крикнул Ты мне, Господи мой.

Два почтенных пожилых еврея, молившиеся по обе стороны Слязкина, обернулись и посмотрели на него. Он не заметил этого.

— Ты предостерег меня и простер руку надо мной. Но я понес душу на огонь и сечу… Я говорил себе: мой час придет! мой час еще придет! На дне ямы моей я жду солнца… Я ушел от Тебя, чтобы найти Тебя. У дверей Твоего чертога толпится множество праведников, душ неродившихся и тех, которые не знают горькой полыни греха и смертного ужаса к жизни… Не мог протолкаться к Тебе, не услышал бы меня… Услышишь меня! Пошли час испытания, Господи!

— Да будет благословлено имя Его, — торжественно и медленно пропел хор.

— Одинокий и нагой стою перед Тобою, Владыка. Не принес я себе через ряд лет ни друга, ни подруги, ни сына, который над могилой сказал бы за меня слово заступничества. Большим грехом согрешил я перед Тобою, чтобы Ты услышал меня. Большим проклятием проклял себя. Ты Бог праведников и Бог тех, кто не знает горькой полыни ошибок — думал я. Но думал также: Он увидит меня на темном дне ямы и спросит: Кто там один удалившийся от Меня?.. Чем больше оскорблю невесту мою, тем яснее увидит любовь, меня сжигающую… Пошли мне час искупления! Пошли мне лестницу света на дне позора и падения моего. «Берегись!» — крикнул Ты сорок лет назад. И вот опять стою здесь перед Тобою, вошел в Дом Твой вместе с маломерами, короткой мерою мерящими Правду Твою. Я боюсь не Твоего гнева, Иегова, а боюсь Твоего молчания. Не молчи, Иегова! Подай мне голос Твой, как подал однажды. Отними у меня последнее, в искупление Тебе, — у меня так мало — порази слепотой и проказой. Не отнимай только разума моего и слова, чтобы я мог говорить о Тебе и мыслить Тобою. Пошли лестницу света на дно ямы моей, Господь мира, Бог Авраама, Исаака и Якова.