— Стой… Держи-и!.. — послышались злые окрики, замиравшие на расстоянии.
Щетинин обернулся и увидел, что в отдалении бежали маленькие люди, а посереди улицы образовалась все увеличивавшаяся толпа, похожая на расползающееся черное пятно. За коляской отстав на десяток сажен, бежал маленький городовой и свистел тревожной трелью. Коляска повернула в боковую улицу, сразу стало тихо и пустынно.
Надежда Михайловна бледная с закрытыми глазами была близка к обмороку. Офицер наклонился к ней.
— Раздавили? — шепнула она едва слышно. — Домой… мне нехорошо.
— Пошел домой, мерзавец, — сквозь зубы приказал Щетинин Виталию, который ни разу не оглянулся и сыто, плотно сидел на козлах.
Необычное волнение, как предчувствие, охватило Александра Александровича. Белое лицо актрисы с длинными веками и черной другой ресниц словно непрерывно говорило ему нежные, интимные слова; оно как будто пело… Экипаж мчался, ловко минуя углы, и в диком беге среди дневных улиц было что-то преступное.
— Моя… дорогая, — шепнул он ей в полураскрытые губы.
— Да, — отозвалась она, и ее лицо, не дрогнув ни одним мускулом, внутренне улыбнулось в неуловимой ласке, страхе и любви.
На мгновение нахлынул прежний душный запах черемухи, но тотчас исчез, улегшись плоской волной где-то на самом дне мозга. Щетинин удивился, когда коляска остановилась.
Он почти вынес актрису, обняв ее, словно оберегал принцессу.
— Кровь… — сказала дрогнув актриса и глазами указала на лакированные спицы, косо забрызганные свежей кровью.
Офицер взглянул, и ноздри его раздулись. Он сделал незаметный знак Виталию, и тот, не показав виду, что понял, тронул лошадей и понесся от подъезда…
На резкий звонок выбежала перепуганная горничная.
— Никого не впускать… Уйди, — приказала актриса
Ее голос сделался грудным, напряженным, бесстыдным, щеки заалели. Она протянула офицеру руки и стала склоняться на спину. Он вскрикнул и подхватил ее…
Он не переставал целовать ее голову, взяв в руки и рассматривая, как невиданную драгоценность.
— Маленький лоб, немного острый. Ты здесь закрываешь волосами? Эти выпуклости означают ум, склонность к математике. Когда я был в корпусе, интересовался френологией. Какие дивные неправильные зубы!
— Перестань, — смеялась она. — Глупый. Тебе нравится?
— У тебя детские брови. У моего старшего брата девочка с такими же бровками. Можно сосчитать волосики. Ты их немного подводишь? Нет? Только на сцене. Но самое удивительное — глаза. Я счастлив, Надя.
— Милый, милый! Никто не давал мне такой любви, как ты.
— Ты нежна, изящна. Какая удивительная кожа! Ты гибка, как ящерица.
— Я груба, милый. Про себя я называю все вещи настоящими именами. Я ругаюсь, как извозчик.
— Ты ничего не боишься. Ты знаешь, что хороша. У тебя длинные волосы, я люблю их.
— С тобою я могу быть цинична, как деревенская гулюшка… Так я называю проституток: гулюшка.
— Я не знал, что женское тело так прекрасно. Я никогда не любил до тебя… Надя!..
— Я всегда чувствовала, что ты очень силен.
— Почему?
— Ты сидишь и ходишь так уверенно, как… артельщик. Милый!
— Я мучил тебя. Прости, Надюша.
— Однажды ты вскочил в коляску; я подумала, что отдамся тебе.
— Я помню, когда это было.
— Все время я любила тебя, мой мальчик, солнышко, мой муж. Я злилась на тебя. Нет любви без тела.
— Ты прекрасна.
— Тебе нравится? Я рада.
— Я счастлив. Не думал, что могу быть так счастлив. Твой рот еще лучше глаз.
— Как странно все произошло.
— Твой голос изменился.
— Разве? Интересно знать который час.
— Не знаю. Не все ли равно?
— Глупый, я сегодня играю. Мне хочется есть.
— Я буду в театре. Не могу расстаться с тобой.
— Перестань меня целовать. Кажется, это был знакомый.
— Кто?
— Кого задавили. Я его где-то видела, может быть, в театре. Чему ты смеешься?
— Не смеюсь. Мне его жаль. Но я благодарен ему. Спасибо бедняге.
— Как страшно!
— Да… Кровь.
— Кровь. Когда он крикнул, я уже знала, что буду твоей. А ты?
— Я понял, что ты это почувствовала.
— Смотри: темно… В котором часу мы приехали?