При этих словах офицер вероятно из уважения к болгарскому народу, а, быть может, и нечаянно встал и вытянулся. Хозяин тоже встал. Впоследствии обо всем разговоре, а особенно о том, как оба одновременно встали, Кирилл Гавриилович вспоминал с чувством омерзительного стыда, до того мучительного, что скрипел зубами.
— Чем же я могу быть вам полезен? — осведомился хозяин, и его сердце сладко заныло.
— Я прошу вас занять пост министра народного просвещения, — ответил офицер, слегка поклонившись.
Слово «министр» ударило великому человеку в голову, и он моментально опьянел, как будто выпил вина.
— Я введу обязательное всеобщее обучение, — продолжал Щетинин. — Через двадцать пять лет в Болгарии не будет ни одного неграмотного. Кстати вы знакомы с болгарским языком?
Яшевский считал себя одним из образованнейших людей мира, и ему не хотелось сознаться, что он не знает болгарского языка. Сквозь туман честолюбия, одурманившего мозг, он ответил:
— Во всяком случае этот язык славянского корня.
Офицер продолжал:
— Я готов допустить, что ваше назначение среди остальных членов министерства встретит известное недовольство. Но, пожалуйста, не смущайтесь этим. Само собой, вам придется принять болгарское подданство.
Великий человек согласился и на подданство.
— Болгария пока не может выступать самостоятельно и принуждена опираться о Россию. Но впоследствии — впоследствии мы будем самостоятельны.
Гость неожиданно оскалил свой широкий рот и показал многочисленные белые зубы, похожие на лошадиные. В улыбке его было что-то жестокое и заговорщичье.
— Надо действовать осторожно, — сказал великий человек, и его каменный лоб просветлел. — Каждый народ, как и отдельная личность, должен добиваться своей собственной свободы. Вы наметили других членов кабинета?
Великому человеку пост министра уже перестал казаться значительным; он начал мечтать о том, чтобы быть премьер-министром.
— Общий план работы должен быть в руках человека, который твердо знает чего хочет, — произнес Кирилл Гавриилович. Его лицо омылось гримасой; он почувствовал потребность долго и туманно говорить.
— Необходимо произвести новый опыт государственного строительства. Потому что старые опыты, вытекающие из известной узкопримененной идеи, оказались несостоятельными. На клочке земли под южным небом и протекторатом сильной державы вы должны взрастить поколение людей, внутренне свободных, новый народ. Его официальный паспорт пусть будет — Болгария, но своим религиозным сознанием он будет принадлежать всему миру. Его душа вместит в себе все изгибы новой мысли, все тончайшие завоевания современной идеи. Это прекрасно! Создать не только в мечтах, а реально, новое сообщество людей и новые отношения — грандиозная задача! Вы будете творить не на бумаге, а на живом черноземе дышащей земли. И через новое религиозное понимание и ощущение себя в космосе, на заре XX века, неподалеку от греческого неба родится новое человечество!
Он говорил, обращаясь к Щетинину, но в сущности не считал его способным возродить человечество, хотя бы потому, что тот предоставил ему, Яшевскому, пост не премьер-министра, а всего только министра.
— Благодарю вас, — сказал гость, внимательно выслушав. — Прошу вас только об абсолютном секрете.
— Когда приблизительно это произойдет? — спросил Кирилл Гавриилович.
— Очень скоро. К весне, — ответил офицер, и, как бы нечаянно открыв дверь в соседнюю комнату, искоса заглянул туда. Кирилл Гавриилович никак не решался предложить офицеру вопрос, который вертелся на его языке; наконец, когда гость был уже на пороге, он произнес:
— Высокопоставленное лицо, о котором вы упомянули, знает про ваш выбор?
— Знает и одобряет, — ответил Щетинин. — Его-ство заинтересовано вами.
— Неужели?
Щетинин задумался.
— Не устроить ли так, чтобы вам повидаться? Вы ничего не имеете против?
Великий человек опять почувствовал туман опьянения: он изо всех сил сдерживал себя, чтобы казаться равнодушным.
— Необходимо же столковаться! — сказал он таким тоном, что идет на это ради общего дела.
— Я вам дам знать на днях или на той неделе… Виноват телефонная трубка не была снята во время нашего разговора?
Кирилл Гавриилович подивился:
— Нет. А что?
— Тем лучше. Могли подслушать. Есть приспособления.
Хозяин взглянул на него, увидел запачканный известкой локоть и подумал:
«Не сошел ли он с ума?»
Но гость не был похож на помешанного. Офицер сказал, как бы разгоняя сомнения философа: