— Сильный, чёрт, — сказал он отдуваясь.
В это время Щетинин посмотрел на него и приветливо улыбнулся. В первую минуту ему представилось, что через окно с диким криком ринулись на него демоны. Теперь он узнал близких и преданных людей.
— Я не стрелял в Зорьку, — сказал он кучеру, поднимаясь.
Виталий не понял, подошел и молча ударил Александра Александровича кулаком по лицу сверху вниз. Потом, подумав, еще раз.
Щетинин опустился, ошеломленный ударом и болью.
— Зачем… меня бьете? — пробормотал он, и кровь из носа потекла по лицу и закапала на мундир. — Не надо бить… Телеграфировать брату… матери…
От удара у него окончательно спутались мысли. Он перестал сознавать окружающее, сделался тихим и покорным. И только инстинктивно страшился облокотиться о правую ручку кресла, где сидела крохотная омерзительная женщина и дразнила голыми ногами.
Через два дня Надежда Михайловна Семиреченская посетила Щетинина в психиатрической больнице. Он был в халате, небрит и под глазом виднелся большой кровоподтек. Ее недавний друг сидел на койке и раскачиваясь и напевал про себя грустную песню. Актриса прислушалась и уловила:
Надежда Михайловна зарыдала, приложив платок к глазам, и тихо позвала:
— Саша.
Больной не узнал ее. Он рассеянно взглянул на доктора, потом на нее и произнес:
— Мама… Не надо бить.
И продолжал раскачиваться. Актриса поспешно вышла и побежала по длинному коридору, так быстро, что врач едва поспевал за нею… В приемной Надежде Михайловне сделалось дурно, и ожидавший ее молодой инженер, бережно сняв ее огромную шляпу с желтым пером, принялся обрызгивать актрису водою…
XXVI
Была ночь, когда Субботин возвращался после своего неудачного визита к Щетинину. В темном предвесеннем небе горели мирные звезды, и все, что происходило под ними, приобретало особый смысл неслучайного. Нельзя было говорить себе: «То пройдет, а это забудется». Ничто не проходило бесследно, ничто не забывалось, а, раз случившись, закреплялось во времени и пригвождалось к миру. Оттого все было строго, серьезно и лишено каких бы то ни было страстей. В молчании протекали события, рождаясь, как дрожжи, одно из другого. Страданий никто не взвешивал и не сосчитывал и не вознаграждал за них ничем; от этой мысли высокая радость лишенная веселья, и нечванная гордость вселялись в сердце.
— Помилуй раба Твоего Александра, — бормотал Нил Субботин.
Образ офицера теперь был так ясен, как будто он знал его с детства. Жизнь Щетинина приобретала трогательнейшие формы мученичества. Хотелось рассказывать о нем вдумчивым людям. В странное и светлое отдаление ушло его существование.
— Помилуй раба Александра, — повторял Нил.
Ему хотелось одеть страдание Щетинина торжественными и величавыми словами. О себе самом, о Веселовской, о проститутке Жене и всех, кого он знал, хотелось говорить и помнить в торжественных словах. Девушка с черными, далеко расставленными, не глядящими по сторонам глазами встала в памяти. Он понял, что она отдана в темную власть страдания. Пришло в голову, что она скоро умрет. Тогда он должен уйти от Жени и быть один… Почему — он не мог бы объяснить.
Впоследствии он не мог вспомнить, когда именно свернул с улицы и пошел вдоль набережной, т. е., в сторону противоположную. Он двигался бессознательно и очнулся только тогда, когда при свете ночного фонаря прочел название улицы, которое много раз надписывал на конвертах; это название, безразличное для других было ему мило, как стыдливая ласка. Здесь жила Колымова. Он вспомнил свою комнату в доме обойщика, позднюю лампу на шатающемся столе и увидел самого себя, сидящего над недоконченным письмом. Сделалось жаль себя, точно постороннего.
— Пятый дом слева, — сказал он себе и повернул в короткую пустынную улицу.
В это мгновение он увидел человека, который, подняв голову, смотрел вверх. Человек не замечал его. Нил сделал несколько шагов и убедился, что человек стоит как раз против того окна в третьем этаже, к которому он сам стремился. Субботин очень удивился, задержал шаг и узнал Сергея. Нил не мог понять, что это значит; блеснула мысль, которая остро ударила его. Он затаил дыхание, смотрел и думал… Одно за другим освещались миновавшие события, становились ясными многие слова, и невыносимая тяжесть овладевала сердцем. В первое мгновение все показалось похожим на предательство, на измену исподтишка. Чтобы избавиться от него они вытолкали его взвалили ему на плечи тяжелые камни…