— И все же она любит меня! — запело в нем. — Меня! Потому что мне лгала высокой ложью и меня обманывала! Сергей все знал, один я был в неизвестности. От меня ждала, что не поверю ее великодушной лжи, требовала, чтобы я разгадал ее стыдливое молчание, освободил ее и увел. Она ушла, она скрылась, но ждала, что ее отыщут. Дивная девушка, чудесная! Как она мучила себя!
Нил чувствовал холод водосточной трубы, о которую опиралась его рука. Всего несколько минут стоял он, спрятавшись, но вся жизнь его преобразилась. Все было ложь, — сказал он себе. — Она любит меня.
— Что со мной сделали! — горестно подумал он и вздрогнул. В последний раз, как бы оглядываясь, пришла мысль:
— Уйти, отказаться от всего. Спрятаться на окраине, в маленькой комнате, жениться на бывшей проститутке…
— Довольно меня топтать! — возмутился он. — Кто-нибудь из нас четырех должен быть жестоким. Тогда уничтожится ложь.
— Пусть случится!
И вышел из засады.
Он подходил к Сергею и знал, что каждый шаг приближает его к непоправимому.
— Пусть случится, — повторил он суровым сердцем.
— Сергей, — сказал он. — Теперь я знаю.
Сергей посмотрел на него; его глаза были печальны и спокойны. Он мало удивился.
— Нил, — прошептал он полувопросительно.
Они стояли друг против друга, и один из них приносил другому смерть.
— Я белый козлик, — прошептал Сергей.
Вдруг Нил почувствовал, что не в силах смотреть брату в глаза; как будто Сергей вырос и отошел куда-то, а он, Нил, стоит внизу и изо всех сил цепляется за что-то непрочное, хрупкое и, вероятно смешное.
— Сергей, — крикнул он в отчаянии и схватил его за руки. — Сергей не надо!
Брат тихо высвободился, и Нил увидел слезы на его глазах.
— Прошу тебя… Я погибаю… — бормотал Нил.
Сергей медленно взглянул на него.
— Все сказано, — произнес он. — Не надо ничего бояться. Не ходи за мной, пожалуйста.
Сергей споткнувшись медленно пошел по улице. Опять сердце Нила сделалось каменным, припадок прошел, и он стыдился его.
Долго бродил Нил по спящим улицам, и мирные звезды, глядя из вечности следили за ним.
— Пусть случится, — сказал Нил.
— Я белый козлик, — ответил брат.
Нил вспомнил их детскую игру; он был жрецом с ножом в руке; Сергей в простыне изображал белого жертвенного козлика.
— Ты отнял у меня белый свет и свободу. Возьми и мою жизнь тоже, — говорил десятилетний Сергей и клал свою голову на табурет. Нил заносил нож, но в это время появлялся курьер короля и останавливал казнь.
Но теперь не будет курьера, и никто не остановит казни.
Изредка попадались навстречу люди. Это были странные черные фигуры, которые не показывались днем… Что гнало их ночью по пустым улицам? Бесприютность? Бессонница? Хмель? Прошел высокий человек; его черная борода сливалась с темнотой ночи, он глядел перед собою и вполголоса говорил:
— Не надо мне… И слушать не буду…
Он не был пьян. От его мрачного лица и невнятного голоса веяло суровым благородством простолюдина.
На главной улице давно погасли лиловые электрические фонари; громады домов стояли, окутанные полумраком. Опять почувствовалось, что предметы сделались воздушными; они пронизаны чем-то, и все течет куда-то… Но теперь воздушность видимого мира была горестная, неизбывно-печальная; мир не был плотен и мертвеннопокоен, как неделю назад, а дрожал внутренним ритмом и тяжко, медленно дышал.
Смертельная усталость овладевала Нилом; он с трудом передвигал ноги. Чем ближе подходил к дому, в котором жил Сергей, тем большая тревога овладевала им. Он не мог сказать, что его беспокоит, но предчувствие неминуемого несчастия томило сердце. Вот ворота… Сонный дворник нехотя впустил его.
Когда он вошел в комнату, Сергей лежал одетый на кровати, лицом к стене и спал; Нил с трудом уловил его ровное дыхание.
— Не спит, — подумал Субботин.
Белые шторы были спущены, и большими туманными пятнами намечались окна. Нил не зажигал огня, уверенно двигаясь среди знакомых предметов. Он закрывал глаза и представлялось, что перестал жить, растворился, ушел куда-то. Но в углу на кровати было что-то огромное, громоздкое, и не исчезало, как все окружающее. Он соображал, что это Сергей… Медленно засыпал Нил. Громоздкое и тяжелое в углу мешало сознанию раствориться в невидимом…
На мгновение все забылось. И приснилась ровная росистая дорога в июньское утро. Небо так прекрасно, так сине и безоблачно, как никогда. Блаженное счастье овладевает сердцем. Оно расширяется, занимает всю грудь, все тело, и Нил думает: «Полечу». И плавно летит. «Поднимусь выше», и поднимается. Он летит вдоль дороги над росистым лугом и задевает за кусты; летит без всякого усилия, одним легким напряжением воли. Но чувствует: что-то мешает блаженному полету, в тревоге бьется сердце.