— Нил — зовет издали голос. — Нил!
Он полупросыпается; на мгновение видит большие белесоватые окна, затянутые полотняными шторами, удивляется, что так быстро посветлело, и говорит себе: «Не проснусь». Кто-то наклонился над ним, заглядывает в лицо, просит и нежно дотрагивается до одеяла. Нил знает: опять то громоздкое и тяжелое мешает всей его жизни. Пусть оно уйдет, умолкнет на веки…
— Нил, — опять с болью позвал Сергей.
Сонная усталость, как дурман, сковывает все тело, и он не может проснуться. Знает, что проснуться необходимо, что упускает что-то, чего никогда не наверстает, но продолжает лежать, полумертвый, оцепенелый с закрытыми глазами.
— Нил, — в третий раз в тоске зовет Сергей, ждет и не отходит.
— Он знает, что не сплю, — мучительно стыдясь думает Нил, но не двигает ни одним мускулом. — Я, действительно, не сплю. Не могу только проснуться.
Вдруг он чувствует, что Сергей наклонился над ним, и в ужасе и умилении ощущает Нил на лбу, у самых волос его губы. Далее он не видит, но угадывает, что Сергей подходит к столу и выдвигает ящик… Потом все исчезло; медленно и плавно потекло все куда-то, и уж ничто не мешало; тяжелая, громоздкая масса в углу сделалась необыкновенно легкой, как сон, как блаженный полет над росистым лугом в воздушном счастливом небе. Настал ровный покой небытия.
Нил спал до утра. Ему показалось, что громко стукнули в дверь; он вскочил. Никто, не стучал. Был день, солнце, весна. Сергей лежал одетый на кровати с черным обожженным ртом, с полураскрытыми в страдании глазами, которые из-под мертвых ресниц неотступно следили за братом. По-видимому, Сергей отравился несколько часов назад, когда наклонялся над спящим братом, целовал в лоб и тоскуя прощался с ним.
Мирно и светло было в комнате. Весеннее солнце глядело в окна; стекла были тусклые, запылённые, постаревшие за зиму… В глубокой сосредоточенности глядел Нил на мертвого брата. В эти мгновения он знал, что напрасно убил его — смерть Сергея не принесет ему пользы — и поэтому не чувствовал никакой вины. Сергей уже не был его братом, а только частицей духа, внешне угасшего и успокоившегося. Это он, Нил, помог ему подняться и достигнуть высоты, где жизнь становится лишней и ненужной, как зимняя одежда весною. Не было горя: одна большая ровная печаль связывала его со всей вселенной.
Но скоро Нил забыл эти мысли. Обычный поверхностный страх перед смертью, разделяемый всеми, заразил его, потянул в другую сторону и не дал пойти по тому пути, на который его толкал, подставляя грудь, бедный Сергей. Поэтому много ложного, мелкого и трусливого совершил еще Нил Субботин, а то, что им было сделано раньше, потускнело и забылось, как листы невнимательно прочитанной книги.
Только непонятая смерть страшна.
Он принялся искать письмо или записку, оставленную самоубийцей. Теперь, когда он забыл свои первые чистые мысли и внутренне отошел от убитого, перестав его понимать, сделалось страшно тех слов, который Сергей мог ему написать. Вероятно, это слова прощания, может быть, упреки. Каковы бы ни были эти строки, их нельзя будет забыть, они навеки врежутся в душу… Нил искал, тайно желая не найти и волнуясь горькой обидой при мысли, что письма нет.
Но Сергей пощадил брата и ничего не написал ему. И этого не понял Нил, и мелкий тупой упрек направил он его памяти.
Мертвец был один, совершенно один во всей вселенной, в безднах всех вселенных… Его высокий лоб был холоден и светел, черный рот обожжен ядом, и мертвые зрачки из-под полуприкрытых ресниц бесстрастно следили за тем, как рядом скупо и неосмысленно плакал живой человек.
XXVII
Нилу помогали в хлопотах друзья и дальние родственники, которые появляются каждый раз, когда в семье кто-нибудь умирает, и затем исчезают, прячась в часовые магазины, фотографии и в маленькие квартирки из трех комнат — до новых похорон… По распоряжению властей тело было отправлено в больницу для вскрытия.
Прошел длинный дикий день, нарушивший все привычки, наполненный суетой, горем, мелочами и обрывками недодуманных величавых мыслей. В середине его, вверху стояло сверкавшее золотом солнце, на которое не глядел, но которое непрерывно чувствовалось. Надолго запомнился этот голубой дикий день с солнцем во лбу и тяжким трупом в ногах.