— Да.
— А та модная одежда для гольфа, в которой был на курорте, или кожаные штаны со вчерашнего вечера? — спросила я.
— Пришлось носить, пока не прибыла моя одежда.
— А. — Я покачала головой. С момента, как я увидела Томмазо, мне показалось, он выглядит неправильно. Милейшая одежда напомнила куклу Бэтмен, одетую в пачку из «Мой маленький пони». И я не говорю о Бэтмене 70-х в синем нижнем белье с потрясающим жёлтым поясом. Нет. Я говорю про Супермена-убийцу. Бэтмен с голосом, похожим на ржавое ведро гвоздей.
— Итак, ещё раз, чем именно ты зарабатываешь на жизнь? — спросила я, непреднамеренно критичным тоном.
— Мне казалось, я сейчас задаю вопросы?
— Ты сказал, что я могу спрашивать всё, что захочу.
— Да, — признался он.
Я ждала, но он не отрывал глаз от дороги, ничего не говоря.
— Хорошо, — выдохнула я. — Не отвечай, но просто знай, что, возможно, не только тебе интересно.
Зачем я это сказала? Мне нужно сдерживать кокетливые порывы, но это чертовски трудно.
Он бросил взгляд в мою сторону и быстро вернул его на дорогу, а затем посмотрел в зеркало, будто что-то высматривал. Или кого-то? Я готова была задремать.
— Интересно что? — спросил он.
— Это один из десяти вопросов?
— Нет.
— Тогда, боюсь, я не смогу ответить. — Улыбнувшись, я отвела взгляд. Имел ли он хоть малейшее представление о том, что делает со мной? У меня в животе трепетали бабочки волнения. И, чёрт возьми, неужели он должен так хорошо пахнуть? Его Мерседес, кстати, совершенно безупречный — пах восхитительной смесью специй и кожи, мужского пота и новой машины.
Он молчал несколько долгих мгновений.
— Ладно, Шарлотта, вот мой первый вопрос: почему вокруг тебя такая большая стена, образно говоря?
— Ты считаешь меня закрытой?!
— Очевидно, тебе хватает уверенности в себе и дружелюбия, но ты держишь всех на расстоянии. Ты не делишься ничем личным.
Не в бровь, а в глаз вопрос, но я не готова на такое отвечать. Слишком сложно и…
— Можно я отложу этот вопрос в долгий ящик?
— У нас уговор.
— А я не говорила, что буду отвечать на каждый. Просто предпочитаю, чтобы мы работали над более сложными темами. — Я указала налево, в сторону дороги, ведущей из города. — Поверни здесь.
— Ты живёшь довольно далеко от дороги, — сказал он, оглядывая пустынные окрестности.
— Люблю уединение, — солгала я. Но мне действительно нравилось жить в своей крепости, единственный способ расслабиться ночью. Вернее раньше был таким. Казалось, больше не помогает. Главным образом потому, что я не могу избавиться от ощущения, что надвигается что-то плохое и злое.
Снова. Боже, пожалуйста, не дай мне закончить, как моя мать. Я, конечно, любила её, больше всего на свете, но не смогла спасти. Никто не смог.
Двадцать минут спустя мы свернули на грунтовую дорогу и остановились у моего забора.
— Что ж это определённо… уединённое место, — сказал он, рассматривая открытую пустыню, окружённую скалистыми холмами. Затем заметил колючую проволоку по забору. — Издержки профессии?
— Я живу одна, и здесь много животных. — Он раскусил меня и моё безумие.
Выйдя из машины, я сняла толстую цепь, удерживающую ворота вместе.
— Должно быть, животные очень большие, — крикнул он в окно, когда я распахнула ворота.
— Огромные!
Он ухмыльнулся, зная о том, что я лгу, а затем въехал и ждал, пока я закрою за ним ворота. Когда возвращалась к машине, меня охватил холодок. Дерьмо. Развернувшись на пятках, посмотрела через ворота на один из холмов вдалеке. Кто-то или что-то наблюдал. Я это чувствовала.
— Шарлотта?
Повернув голову, я увидела Томмазо, стоявшего у открытой дверцы машины и с беспокойством смотревшего на меня.
— А-а-а… всё нормально. Показалось, что… неважно, — произнесла я, направляясь к машине и сев в неё.
Он устроился обратно на водительское сиденье.
— Что ты видела, Шарлотта?
— Это один из твоих десяти вопросов?
— А должен быть?
Я не хочу говорить правду о том, почему он, на самом деле, здесь. Но другая часть меня чувствовала, что он может понять. На самом деле, я хотела, чтобы он помог. Два моих лучших друга, Майк и Сьюзен, несколько лет назад переехали в Сан-Диего, чтобы открыть веганское кафе. Мы по-прежнему общались, хотя бы раз в месяц, но даже тогда я не рассказывала, что со мной случилось. Только мама знала, и иногда мне кажется, что это стало её окончательной душевной потерей — она не могла защитить меня.
— Может быть, — ответила я, чувствуя себя неловко.
Всё в Томмазо заставляло меня чувствовать себя порочной и непохожей на себя. Возможно, это и хорошо.