— Сколько людей ты убил? — спросила я, в надежде, что он ничего не ответит.
Его лоб и тёмные брови нахмурились.
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Ты сказал, что тебя приговорили к пожизненному заключению.
— Да, но не за убийство.
— Тогда? — спросила я.
Я видела, как он раздумывал, но потом сдался.
— После того, как мою семью убили, и я потерял всё. Решил уйти, отправиться без команды или какой-то поддержки, на охоту за группой очень опасных людей — религиозных фанатиков. Только их религия — смерть и зло. Мы отслеживали их в течение нескольких месяцев, и я знал, что лучше не нарушать наши протоколы, но мог думать лишь о том, как выплеснуть ярость. Может, действительно я хотел просто умереть, не знаю. После похорон семьи я в одиночку улетел в Мексику, никому не сказав, куда направляюсь. И меня схватили.
— О Боже. Ты, видимо, был в ужасе, — сказала я, пытаясь представить, через что он прошёл.
— Нет. Я был слишком зол. Но если бы остановился на мгновение и подумал о том, что делаю, не стал работать в одиночку. Но я убежал, и подумал, что мне повезло, когда заметил одного из этих людей в джунглях, не слишком далеко от того места, где мы поймали нескольких месяц назад. Я проследил за ним до храма, покрытого каменными масками. И как раз в момент, когда подумал, что, наконец-то, поймал его, понял, что охотились за мной. — Ловушка. Как ужасно. Томмазо продолжил: — Они отвели меня в свои пещеры под руинами и пытали. Затем промыли мне мозги и заставили делать много того, чем я не горжусь.
Я прикрыла рот рукой.
— Какой ужас.
— Так и есть. В основном потому, что находился в полубессознательном состоянии, когда действовал от их имени.
— Так ты действительно убивал людей?
— Пытался. И одна из них женщина, которая была мне небезразлична и которую по сей день считаю своим другом.
— Пожди. Твой мозг был захвачен. Ты пытался кого-то убить, но не сделал этого. И отправишься в тюрьму навсегда, потому что?..
— Всё сложно.
— Ну и что? Они не могут так поступить с тобой. Ты самый благородный, самый милый, самый прямой человек, которого мне доводилось встречать. И, могу добавить, совершенно сексуальный. А ещё джентльмен. И у тебя отличный вкус в одежде и автомобилях.
Он ухмыльнулся.
— Ты мне нравишься, Чар.
— Ну, хорошо. Потому что ты мне тоже нравишься. — Он первый мужчина, встретившийся мне и заставивший почувствовать всё сразу — спокойствие, безопасность, возбуждение, сексуальность. — И если эти придурки не видят правды о тебе, то именно они заслуживают отправиться в тюрьму, — добавила она.
— Не возражаю.
Я скрестила руки на груди.
— Тогда?
— Что тогда?
— Тогда почему не борешься? Найми адвоката. Создай петицию. Сплоти массы, дабы привлечь внимание к придуркам.
— Милостивые боги, нет. Это только ухудшит ситуацию.
Как забавно. Он сказал «боги». Интересно, какой он религии.
— Тогда скажи, что сработает, и я помогу тебе, Томмазо.
Я не шутила. Я потратила бы всё до последнего цента.
Очень странное выражение промелькнуло на его лице — ни боль или обида, ни радость или счастье. Мне показалось, что это смирение. Будто моё желание помочь действительно тронуло его.
— Ты в порядке? — спросила я.
Он кивнул и заложил руки за голову, уставившись на потолочный вентилятор.
Если с ним всё в порядке, то почему он молчит?
— Томмазо? Поговори со мной.
Он не ответил, а я сильно хотела. Этот разговор оказался больше, чем просто слова, мы оба совершили прыжок веры, ослабив бдительность всего на несколько часов. Это немного, но уже что-то.
— Пожалуйста? — попросила я.
Он прижал ладони к глазам, а затем глубоко простонал.
— То, что между нами сейчас, особенное, Шарлотта. Связь, для развития которой потребуется время. И я не только нетерпеливый человек, у меня почти не осталось времени. Вот почему я изо всех сил стараюсь не сорвать с тебя одежду и не трахнуть.
Его смелые, но честные слова заставили меня подавиться несуществующим комом в горле.
— Не уверена, что вижу проблему. — Насчёт части про секс, я имела в виду.
Он сел и посмотрел на меня пристальным взглядом.
— А я вижу. Потому что этого будет недостаточно. У меня останется воспоминание о нас с тобой. И отсутствие того, что у нас могло бы быть, превратит тюремный срок в пытку.