Голос где-то внутри нее — очень, очень глубоко внутри, — вскрикнул от ужаса.
Что-то происходит, Бобби, что-то происходит прямо СЕЙЧАС. Беги отсюда, Бобби, пожалуйста, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА…
Ее руки сжимали рукоять лопаты. Она смотрела на предмет. Да, именно таким он и изображен на ее рисунке: серый выступающий кусочек чего-то гигантского, сокрытого в земле.
Внезапно голос внутри нее оборвался, и Бобби облегченно вздохнула. На нее сошло умиротворение. Мертвые животные… отсутствие пения птиц… все это мелочи, чепуха, не стоящая внимания. Сейчас она продолжит раскопки, выкопает эту штуку и тогда увидит, что же это такое. Потому что все остальное…
— Все прекрасно, — сказала себе Бобби Андерсон и принялась копать.
5. ПАДЕНИЕ ГАРДНЕРА
В то время как Бобби Андерсон проделывала свои штучки с компасом и размышляла о всякой всячине, Джим Гарднер занимался единственным делом, на которое был сейчас способен. Происходило это в Бостоне на традиционных поэтических чтениях, которые прошли вполне нормально. Двадцать шестого июня был выходной. И именно в этот день Гарднер споткнулся, хотя то, что произошло, к несчастью, не очень соответствовало привычному значению слова споткнулся. Это ничем не походило на ситуацию, когда спотыкаешься ногой о камень на прогулке. Это было настоящее падение, напоминающее долгий полет с лестницы. С лестницы? Да он почти что скатился с лица земли!
Падение началось в его гостиничном номере. Закончиться ему было суждено на пляже в Аркадии, штат Нью-Хэмпшир, спустя восемь дней.
Бобби хотелось продолжать раскопки (хотя она не могла не видеть, что вокруг творятся странные вещи — взять, например, катаракту ее бигля). Гард, проснувшись утром двадцать шестого июня, больше всего на свете хотел выпить.
Он знал, что на свете нет термина «чуть-чуть алкоголик». Ты либо закладываешь за галстук, либо нет. В последнее время он не выпивал, и это было хорошо, но иногда с ним случались долгие периоды запоя. Бывало, целые месяцы. Однажды, в один из таких периодов, он попал на студенческий митинг и, прорвавшись на трибуну, сообщил ошеломленной аудитории:
— Привет, меня зовут Джим, и я алкоголик.
Но когда запой бывал преодолен, то Джим уже не чувствовал себя алкоголиком. Он мог выпить — но ни в коем случае не напиться. Только один коктейль в день, и тот не ранее пяти часов вечера.
Но потом наступало утро, подобное сегодняшнему, когда с самого момента пробуждения он мечтал выпить все спиртное в мире. Это напоминало настоящую жажду, явление физического порядка. Хорошо, если это случалось в месте подобном Бостону, потому что здесь легко было найти себе компанию. Ничего, через три-четыре дня все пройдет.
Как обычно.
Он подождет. Он пересидит это время в своей комнате, будет смотреть бесконечные мультфильмы по кабельному телевидению, а потом обсуждать их с прислугой. Прошло восемь лет с тех пор, как он покинул службу в Мэнском университете и стал Свободным Художником, и с тех пор бартер в его жизни приобрел гораздо большее значение, чем деньги.
Он сочинял поэмы за еду; однажды ему привезли три мешка отличной картошки за сонет, посвященный именинам жены фермера. Они с Бобби умирали от смеха, читая этот сонет. Прочитанный вслух, он был не хуже пушкинского «Письма Татьяны».
В другой раз маленькое издательство в Западном Миноте согласилось опубликовать сборник его стихов (это случилось в 1983 году — он хорошо запомнил дату, потому что это был его последний напечатанный сборник), и в качестве задатка ему прислали полвагона дров.
Гарднер принял их.
— Ты не должен был соглашаться меньше чем за три вагона, — говорила ему той ночью Бобби, когда они сидели у камина, каждый с сигаретой в руке, а на улице завывал ветер. — Ведь это хорошие стихи. По крайней мере, большинство из них.
— Знаю, — ответил Гарднер. — Но если бы не эти дрова, я бы замерз. Полвагона позволят мне как-нибудь дотянуть до весны. — Он подмигнул ей. — Кроме того, издатель — уроженец Коннектикута. Это вполне в стиле тамошних жителей.
Она раздраженно топнула ногой.
— Ты шутишь?
— Нисколько.
Она рассмеялась, и он звучно поцеловал ее, а позже затащил в постель, и они всю ночь проспали в обнимку. Он вспомнил, как вдруг проснулся тогда и, прислушиваясь к завываниям ветра и сжимая ее в объятиях, подумал: как хорошо было бы, если бы так продолжалось вечно! Но этому не суждено было случиться. В системе мироздания не наблюдалось ничего вечного, да и само слово «вечность» было глупым и надуманным.
Наутро Бобби, как это частенько случалось, предложила ему деньги, и Гарднера, как всегда, это разозлило. Он был вынужден брать их у нее, хотя на душе у него при этом скребли все кошки мира.
— Знаешь, как называются те, кто берет деньги после проведенной в одной постели ночи? — спросил он.
Она замерла.
— Ты что, считаешь меня шлюхой?
— А себя, очевидно, твоим сутенером, — улыбнулся он.
— Ты намерен завтракать, Гард, или портить мне нервы?
— А как насчет того, чтобы совместить это?
— Нет, — отрезала она, и Гард увидел, что она не на шутку рассержена. Я ведь только шучу, как она не понимает? — думал он, — ведь она всегда отлично понимала, когда я шучу. Хотя, конечно, она ведь не знала сейчас, что он шутит; да и шутил ли он? Он действительно хотел побольнее уколоть ее за то, что она унижает его своей готовностью помогать ему. Он сам имеет право выбирать, как ему жить, и никто не должен вмешиваться в это.
Конечно, он не хотел, чтобы Бобби уезжала. С ней было хорошо в постели, но это не являлось главным. Главным являлось то, что Бобби была хорошим другом. С друзьями легко разбежаться, гораздо труднее их находить.
Бежишь от друзей? Или прогоняешь их от себя? Зачем, Гард?
— Я хочу завтракать, — отступил он, — и прошу прощения за мои слова.
— Все в порядке, — ответила она, отвернувшись так быстро, что он не успел увидеть ее лица. Но ее голос при этом дрожал, как будто она едва сдерживала поток слез. — Больше я никогда не буду предлагать денег гордым янки.
Что ж, он и сам не хотел бы брать у нее деньги. Никогда.
Другое дело «Поэтический марафон по Новой Англии».
Там ему платили деньги. Три сотни вперед и три сотни по окончании турне. Хотя дело было, конечно, не только в плате. Еще ему выдали ЧЕК.
Наличные деньги позволяли вовсю сорить ими, пользуясь каждой возможностью. Заказывать еду в номер, стричься у гостиничного парикмахера, если таковой имелся, покупать новые туфли взамен растоптанных, смотреть бесконечные видеофильмы… Но ЧЕК — он значил нечто большее. Он вселял УВЕРЕННОСТЬ.
Бобби Андерсон пыталась выкопать странный предмет из земли.
Джим Гарднер с «Марафоном» путешествовал по Новой Англии.
Занятия разные, результат один и тот же.
Сидя в баре с Роном Каммингсом, своим менеджером, и попивая виски, Джим думал, мог ли бы он преодолеть в себе это огромное желание напиться.
Рон Каммингс был хорошим, серьезным поэтом, которому повезло: деньги сыпались на него отовсюду. «Я богат, как Медичи», — любил говаривать он. Его семья почти девятьсот лет занималась текстильной промышленностью, и сейчас владела большей частью текстильных предприятий Нью-Хэмпшира.
Родственники считали Рона сумасшедшим, но именно потому что Рон был вторым сыном в семье, а первый сын не был сумасшедшим (то есть интересовался текстильной промышленностью), они позволяли Рону заниматься тем, чем он хочет. Он писал стихи, читал их, почти постоянно бывал пьян. Это был моложавый мужчина с лицом телегероя.
Гарднер никогда не видел, чтобы Рон что-нибудь ел, кроме соленых орешков и рыбных крекеров. Еще одной особенностью Рона было то, что его совершенно не тревожили проблемы собственного пьянства.