Он снова огляделся по сторонам, почти надеясь увидеть свет фонарей приближающихся со стороны леса или услышать их голоса.
Но он не услышит их, потому что они разговаривают мыслями.
Ни фонарей. Ни шевеления. Ни треска. Ни песен птиц. Был только один звук звук стиральных машин, звук усиленного, просачивающегося сердцебиения.
Слишшш - слишшш - слишшш...
Гарденер взглянул на зеленый свет, пробивающийся сквозь щели между досками. Он залез в карман, вынул оттуда старые солнцезащитные очки и надел их.
Он очень давно молился последний раз, но теперь он молился. Молитва была краткой, но это была настоящая молитва.
- Боже, прошу тебя, - сказал Джим Гарденер в смутные летние сумерки и вставил ключ в скважину висячего замка.
5
Он ждал вспышки радио в голове, но ничего не произошло. Пока это не случилось, он не замечал, что у него свело живот и посасывало под ложечкой, как у человека в ожидании электрического удара.
Он облизнул губы и повернул ключ.
Звук, еле слышный на фоне низкого, шипящего гула, доносившегося из сарая, - клик!
Дужка, слегка спружинив, отскочила от замка. Он дотронулся до нее рукой, которая, как ему показалось, была налита свинцом. Он снял замок, защелкнул дужку и положил его в левый передний карман, с ключом, все еще торчащим в нем. Он чувствовал себя как во сне. И это был нехороший сон.
Воздух внутри должен был быть нормальным - нет, возможно, не нормальным; возможно, нигде теперь в Хэвене воздух не был действительно нормальным. Но он был тем же, что и воздух снаружи, подумал Гард, потому что в сарае были щели, как в решете. Если существует такая вещь, как чистая биосфера Томминокеров, то это была не она. По крайней мере, он так не думал.
Все равно он по возможности не будет рисковать. Он глубоко вздохнул, задержал дыхание и велел себе считать свои шаги. Три. Ты войдешь внутрь не более, чем на три шага. На всякий случай. Хорошо осмотреться вокруг и затем назад. Очень быстро.
Ты надеешься.
Да, я надеюсь.
Он бросил последний взгляд на тропинку и, ничего не увидев, повернулся к сараю и открыл дверь.
Зеленое сияние, ослепляющее даже сквозь темные очки, вылилось на него, как искаженный солнечный свет.
6
Вначале он не смог ничего разглядеть. Свет был слишком ярким. Он догадывался, что он бывает и ярче при других обстоятельствах, но он никогда не был так близок к нему. Близок? Господи, да он был в нем. Кто-нибудь, стоящий сейчас в стороне от открытой двери, смог бы с большим трудом разглядеть его.
Он вновь прищурил глаза от этой сияющей зелени и сделал шаркающий шаг вперед.., затем другой шаг ..затем третий. Его руки были вытянуты вперед, как у нащупывающего путь слепого. Да он и был как слепой; черт, у него были даже темные очки.
Шум стал громче.
Слишшш - слишшш - слишшш, доносилось слева. Он повернулся в этом направлении, но не двинулся дальше. Он боялся идти дальше, боялся того, до чего он мог бы дотронуться.
Его глаза стали привыкать. Он стал различать темные контуры в зелени. Скамейка.., но на ней нет Томминокеров; она просто придвинута к стене, с дороги. И...
Боже мой, это стиральная машина! Это действительно она!
Точно, это была она, одна из тех старомодных моделей, с выжимающим катком наверху, но не она производила этот удивительный шум. Она также была придвинута к стене. Она находилась в стадии какой-то модификации - кто-то поработал над ней в лучших традициях Томминокеров, но она не работала в данный момент.
Далее стоял пылесос "Электролюкс", один из тех, старых, длинных, которые ездят на колесах близко к земле, как механическая такса. К колесам была прикреплена цепь с шипами. Груды детекторов дыма из "Рэдио Шэк" почти все в коробках. Несколько керосиновых цилиндров с вделанными шлангами и еще чем-то, напоминавшим руки...
Руки, конечно, руки, они роботы, создающиеся роботы.., мать их так, и ни один из них не выглядит как белый голубь мира, не правда ли, Гард? И...
Слишшш - слишшш - слишшш.
Дальше влево. Сияние исходило отсюда.
Гард услышал, как забавный, причиняющий боль шум покинул его. Дыхание, которое он задерживал, слабо вырывалось наружу, как воздух из продырявленного воздушного шара. Так же из его ног уходила сила. Он пошарил вслепую рукой, нашел скамейку и не сел, а просто свалился на нее. Он не мог оторвать глаз от левого заднего угла сарая, где Ив Хиллман, Энн Андерсон и старый добрый Питер были каким-то образом подвешены на столбах в двух стальных оцинкованных душевых кабинах, дверей у которых не было.
Они висели, как куски туш на мясных крюках. Но они были живы. Гард видел это. Каким-то образом, как-то еще живы.
Толстый черный кабель, выглядевший как линия высокого напряжения или коаксиальный, кабель выходил из центра лба Энн Андерсон. Похожий кабель выходил из правого глаза старика. И почти верхушка черепа собаки была снята; дюжины маленьких проводов выходили из открытого и пульсирующего мозга Питера.
Глаза Питера, свободные от катаракты, обратились к Гарду. Он скулил.
Иисус.., о Иисус.., о Иисус Христос.
Он попытался встать со скамейки. Он не смог.
Части верхушки черепа старика и Энн, как он заметил, тоже были удалены. Двери душевых кабин были сорваны, но кабины были наполнены какой-то прозрачной жидкостью - она содержалась там тем же способом, что и маленькое солнце в нагревателе воды Бобби, как он предположил. Если бы он попытался проникнуть в одну из кабин, он почувствовал бы сильную пружинистость. Избыток эластичности ., но отсутствие доступа.
Хочешь выйти туда? Я только хочу выйти отсюда!
Затем его мозг вернулся к своему предыдущему священному писанию:
Иисус ., милый Иисус ., о Иисус, посмотри на них...
Я не хочу смотреть на них.
Нет. Но он не смог оторвать глаз.
Хотя жидкость была прозрачной, она была изумрудно-зеленого цвета. Она двигалась, издавая этот низкий, плотный мыльный звук. Несмотря на всю ее прозрачность. Гарденер полагал, что жидкость, должно быть, очень вязкая, возможно, как средство для мытья посуды.
Как они в ней дышат. Как они до сих пор живы? Может, нет, может быть, просто движение жидкости заставляет тебя думать, что они живы. Может, это только иллюзия, пожалуйста, Иисус, пусть это будет иллюзия.
Питер ., ты слышал как он скулил?