Ореол таинственности, окружавший его имя, в связи сего беззаветной удалью, громадной физической силой и тем особым, непонятным обаянием непоколебимой воли, которым он быстро подчинял себе всех, с кем ему приходилось встречаться, упрочил за Сашкой громкую известность.
- ...Так вот что, Козырь, - продолжал Пройди-свет, - ехать тебе из Томска незачем. И здесь будет тебе дело. Сведу я тебя с людьми настоящими, не Егорину чета. Он вот твоими руками какие деньги греб, а тебе сколько отвалил! Стыдно сказать... Нет, у нас, брат, будет не так: сделаем дело получай, что следует!
- Я что ж, не прочь, - колебался Козырь, - только вот я слово дал Егорину, штоб из Томска значит уехать...
- Плюнь ты на Егорина! Что он тебе! - перебил его Пройди-свет, говорю, доверься мне. Дела мы с тобой будем обделывать тысячные!
- Так-то оно так. Да ведь ежели Егорин дознается, что я здесь, в Томске остался, так ведь он, пожалуй, возьмется за меня, - нерешительно пробормотал Козырь.
- Чего возьмется! Руки у него коротки! Да и не узнает он про тебя. На первое время я сведу тебя к одному земляку, в дворниках он служит. Хозяина его сейчас в Томске нет. Живет он один вроде караульщика. У него и побудешь пока, а потом другие места найдем! По рукам, что ли?
Козырь протянул руку.
- Идет! - решил он. - Будем заодно работать.
Парень-то ты хороший! Черт с ним, с Егориным...
- Руку, товарищ, - и Пройди-свет сильно сжал Сенькину руку. - Теперь мы с тобой выпьем как следует. Спрыснем наш союз. Эй, кто там, скоро будет готова солянка. Да пива пару похолоднее поищи, - закричал Александр, подходя к двери.
- Сию минуту, подают, - отозвался буфетчик.
Часов около 12 дня новые приятели порядочно-таки подвыпив и основательно закусив, покинули Савкино заведение. Козырь был полупьян и шел, пошатываясь. Смесь пива и водки на голодный желудок давала себе знать. Александр же шел как ни в чем не бывало, хотя пил не меньше Козыря.
Он шел, широко размахивая руками, весело насвистывая сквозь зубы и вызывающе глядя на прохожих.
- Теперь мы пойдем на нашу штаб-квартиру, - заметил Александр, свертывая с Бульвар-ного в узенький боковой тупичок.
Здесь было два-три дома, на всем же остальном протяжении тупика тянулись черные, мокрые от дождя, заборы, за которыми шумели уже обнаженные ветром березы.
Поравнявшись с низеньким покосившимся от времени забором, у которого не хватало двух узеньких досок, Александр быстро перемахнул через него.
- Следуй моему примеру, дружище, - крикнул он Козырю.
Они зашагали по мокрой траве, пробираясь между берез к маленькому домику с мезонином, стоящему в глубине двора.
Старая облезлая собака, привязанная к полуразвалившейся конуре, злобно залаяла на подходивших.
- Тубо, дружок! Своих не узнал, - окликнул собаку Пройди-свет.
На лай собаки, из сенец домика показалась какая-то старуха с самоварной трубой в руках.
- Скоренько вернулся, соколик, - заговорила она, пропуская приятелей в сени. - Я вот самовар поставлю, может, и вы попьете чайку...
- Нет, Кузьмовна, некогда, - отозвался Александр.
Пройдя через кухню с большой русской печкой, он вошел в темный чуланчик, из которого вела на мезонин ветхая скрипящая лестница.
Козырь молча следовал за ним.
Мезонин состоял из двух комнат. В первой, куда они вошли, не было совершенно никакой мебели. Голые стены с ободранными запыленными обоями наводили уныние. Углы комнаты были затканы серыми тенетами паутины. Толстый слой пыли лежал на полу и подоконниках. Было очевидно, что здесь не живут, а только изредка появляются по делу.
- Подожди меня тут минуту, - сказал Александр, уходя в другую комнату, - я сейчас выйду...
- Ладно, - ответил Козырь и, подойдя к окну, уселся на подоконник. Сквозь грязные зеленоватые стекла ему был виден огород с черными, размытыми дождем грядками... Далее тянулся пустырь. Опять пошел мелкий назойливый дождик... Было скучно и грязно...
Козырь зевнул и начал свертывать папиросу.
Скрип половиц заставил его приподнять голову.
- Старых вещей, душа мой, не продашь ли! Шурум-бурум нет ли! Калоши старые, пиджаки берем!
Перед ним стоял типичный татарин-старьевщик в тюбетейке с мешком за плечами.
Козырь даже привстал от удивления.
11. В ОТДЕЛЬНОМ КАБИНЕТЕ
Простившись с Залетным, Егорин направился домой. Около думского моста он взял извозчика с крытым верхом и всю дорогу, пока ехал, на разные лады перебирал происшедшее.
Если уж Залетный ничего тут не придумает, тогда - шабаш! - думал он.
Подъехав к своему дому, громадному, трехэтажному зданию, недавно только отстроенному, но уже заложенному под две закладные, Егорин отпустил извозчика и прошел в лавку, где за при-лавком хозяйничала его жена, полная белотелая женщина с заспанным лицом.
- Где это ты пропадал, - встретила она его.
- В карты играл, - коротко ответил Егорин и прошел в комнаты.
- Самовар подавать, что ли? - крикнула ему вдогонку жена.
- Нет, не надо. Если придет кто, так вели разбудить, спать лягу.
Две почти бессонные ночи подряд давали себя знать, и Егорин, бросившись не раздеваясь в кровать, скоро уснул.
Время было далеко за полдень, когда его разбудило прикосновение чьей-то руки. Кто-то низко склонился над ним и тормошил его.
- Кондратий Петрович, спишь? Вставай, пора!
Егорин приподнял голову.
Перед ним стоял Иван Семенович в пальто нараспашку, в шляпе сдвинутой на затылок. Лицо у него было бледное, как у человека, не спавшего всю ночь и изрядно выпившего.
- Будет спать-то, - продолжал Иван Семенович, подсаживаясь на кровать, - проспишь царствие небесное... А я, брат, вчера с твоей легкой руки отыгрался, да и выиграл еще рублей четыреста с лишним взял.
Егорин, ничего не отвечая, встал и, позевывая подошел к угловому столику, на котором стоял будильник.
- Здорово я сыпанул, уже второй час! - пробормотал он.
- Ну ты вот что, Кондратий Петрович, распорядись-ка, брат, насчет опохмелья. Голова у меня трещит. Дома сегодня только показался: прямо беда. Отец волком смотрит, молчит, а мать, та давай меня отчитывать. И пьяница ты, дескать, и картежник, непутевая голова. Слушал я слушал, махнул рукой и ушел.