Дело было поставлено на широкую ногу.
Проводив Фильку, Козырь не ложился больше спать. Он погасил лампу, закурил папиросу и уселся около окна, прислушиваясь, не выходит ли Шумков.
Когда Шумков наконец уехал, Козырь разбудил Ольгу и велел ей поставить самовар. Время было около шести часов. Начало светать. Поставив самовар, молодая женщина начала растапливать печь, искоса посматривая на своего благоверного. Сенька был пасмурен и молчалив и только за чаем лицо его несколько прояснилось и он довольно-таки ласково заметил:
- Вот что, Оля, возьми-ка себе в память, никому не говори, что у нас ночью был Филька... Поняла? Боже тебя сохрани проболтаться!
- Ну вот еще выдумал! С кем я буду разговаривать, разговоры-то... Знаешь сам - не охотница до пересудов! - просто ответила Ольга.
- То-то же, смотри!
Кончив чаепитие, Козырь посмотрел на часы.
- Семь часов... Чай лавка открыта... пойти табаку купить! - и он взялся за шапку.
Убедившись, что снаружи лавка Шумкова еще заперта Сенька прошел в его квартиру.
В кухне около ярко пылающей печки возилась жена Шумкова.
- Здравствуйте, хозяюшка, с добрым утром! - поклонился ей Козырь.
- Вас равным образом, - ответила она, на минуту оставляя свое занятие.
- Что это вы магазин-то не отворяете, - продолжал Козырь.
- Самого-то нет дома, на базар уехал! - спокойно отозвалась хозяйка.
- Да когда это он успел, рань такая! - притворно удивился Козырь. - Эка жалость, не знал я. Мне тоже на базар надо, подвез бы он меня!
- Чуть зорька поднялась, - продолжала хозяйка рассказывать. - День-то сегодня базарный, вот он и поторопился, чтобы, значит, крестьянишек перехватить.
- Так, так, дело понятное! Потрудитесь, хозяюшка, табачку мне отпустить; за тем и пришел. Смерть курить хочется, а дома весь вышел!
- Какого вам табачку, - спросила Сеньку Шумкова, намереваясь идти в лавку.
- Асмоловский я куплю, второй сорт, в сорок копеек. Пол-фунта дайте и гильз пятьсот штук.
Получив требуемое, Козырь простился с хозяйкой и вышел, будучи вполне доволен своим посещением, принятым им с той лишь целью, чтобы жена Шумкова могла удостовериться в случае надобности о его присутствии дома в это утро. Прошло около суток, а Василий Федорович не возвращался. Сенька, по просьбе его жены, ездил искать Шумкова по трактирам, по знакомым и, вернувшись домой поздно вечером, объявил плачущей женщине, что муж ее исчез, как в воду канул. Он же посоветовал ей сделать заявку в полицию.
Дня через два после убийства Шумкова, труп которого был поднят в глухом переулке и опознан женой покойного, в дом Шумкова явилась полиция и понятые для того, чтобы опечатать лавку. Случайно во время разбора торговых документов и других бумаг, лежащих на прилавке, в руки одного из полицейских попал полулист серой плотной бумаги, в которую обыкновенно лавочники завертывают отпускаемый товар. Бумага эта была вся исписана рукой Шумкова.
Заголовок: "Господину полицмейстеру!" - Обратил внимание чиновника и он внимательно рассмотрел этот документ, содержащий следующее:
"Честь имею донести вашему высокоблагородию,
что мною, нижеподписавшимся, обнаружены люди
преступного поведения, коими людьми совершено
злодейское убийство - удушение с целью грабежа
именитого купца и уважаемого гражданина, господина
Изосимова..."
Чиновник еле верил своим глазам от удивления.
"Как людям этим, - продолжал он читать,
вполне известно намерение мое предать их на суде
надлежащих гражданских властей, то предположено
думать, что они злодеи в уме своем таят на меня
немалую злобу а потому и в ограждение личности
совей своей, письменно удостоверяю, что по этому
делу мне известны трое: один из них..."
На этом месте любопытный документ прерывался: другая половина листа была оторвана. Показав этот документ жене Шумкова, спросили ее, не видела-ли она его ранее. Безграмотная, убитая горем женщина на все расспросы еле отвечала:
- Может, и видела... Не знаю... Бумаги у нас на прилавке много лежит. Почем я знаю.
Таким образом, вторая половина предсмертного письма Шумкова осталась не найденной и разгадка тайны двойного убийства исчезла вместе с этим обрывком бумаги, послужившем, быть может, для обертки мыла, или сальной свечки.
15. ЗАГОРСКИЙ ВЕРНУЛСЯ
Время шло, а о Сергее Николаевиче Загорском по-прежнему не было никаких известий. Напрасно старик Панфилыч старался развлечь и успокоить Таню. Бедняжка страшно скучала и беспокоилась о Загорском. Расстроенное воображение рисовало ей самые ужасные картины: то видела она своего любовника бездыханным трупом, лежащим в таежной глуши, то ей иногда приходило на ум, что он окончательно бросил ее и уехал далеко, далеко - в Россию.
Тянулись длинные скучные дни в четырех стенах старого дома, глухие безмолвные ночи приносили кошмарные сны. И Таня томилась, бледнела, таяла, как восковая свечка среди одиночества и тишины старого барского дома...
Но опасения ее были напрасны: Сергей Николаевич вернулся.
Ранним утром, чуть брезжило, к воротам спящего еще дома лихо подкатила тройка, запряженная в небольшую кошевку.
Таня, промучившись от бессонницы целую ночь, только перед утром заснула. Сон ее был так крепок, что она не услышала шума, вызванного приездом Загорского. Сергей Николаевич раздевался в прихожей, равнодушно и молча выслушал радостное приветствие старого слуги и затем прошел к себе в кабинет. Он был, видимо, утомлен, точно не спал несколько ночей. Глаза смотрели хмуро и сонно. Панфилыч мелкими стариковскими шажками плелся вслед за ним, понурив свою седую голову. Загорский, войдя в кабинет, прежде всего подошел к своему письменному столу и начал перебирать накопившуюся за время его отсутствия почтовую корреспонденцию. Здесь были журналы, газеты, несколько писем. Быстро просматривая письма, Загорский обменялся несколькими беглыми замечаниями с Панфилычем.