- Ты что Шкимбов? Почему указания запрета и контроля не исполняешь, область тысячу голов молочного стада не дочитывает, а ты репродуктивный скот, нетель, под нож привёз. В тюрьму захотел?! - спрашивает Гричанлийский.
- Впиши тёлок бычками, кто проверять будет, зависшие килограммы снимешь, дарю. Я знаю, Боря так делает.
- Ты себя с Борей не равняй, Боря - еврей, его из Америки спасать приедут, а за тебя кто заступится, когда КГБ по доносу словит...
И Петров тоже не хотел Шкимбова в дорогу брать; в отходной день сидеть рядом - наказание земное, икать беспрерывно будет. В контору отправил его, пусть недочёты с центральным складом сверяет.
- Жди, - сказал он ему, - я товарный скот загружу, буду проезжать контору и склады, заберу, вместе поедем тёлок в комбинат сдавать, там пообедаешь.
Антон улыбнулся, полные щёки за скулы занёс, расставил ноги, присел, поёрзал пустоту, медленно встал, - в глазах: сосиски и кастрюля с комками топлённого бараньего жира. Блаженство издалека нюхает.
Петров знал: ближние сёла тёлок на мясо не кормят; поехали дальше, по бездорожью в селения, где наличие говяжьего товара практикуется. Буксовали местами. И куда бы ни заехали, везде у него приятели..., а тёлок двухлетних нет. Неурожай на зерно катится. В Динжилер как-то попали, село большое, дорога асфальтная от трассы уклоняется, в сторону уводит, недолгий путь, рядом татарбунарская заготконтора. От Болграда далеко отъехали. Не каждый день Петров с Кичуком видятся. Все тёлки и бычки давно Татарбунар вывез. Такие дела. А вот с другом посидеть другое дело, - сладкие события вспоминаются.
Антон меж тем, давно уяснил что: бирок нет, шкуры овечьи совпадают по счёту, а грецкий орех усушку дал, килограммы не стыкуются. Он больше не знал, что по накладным уяснять, а вне кабинетов мороз щиплет. На улице ветер усилился, холод в кости мозгов забирается. Вернулся снова в тёплые кабинеты, покрутился без дела, в коридоре к батарее прислонился, животом хождению мешает.
- Шкимбов, что ты весь день по управлению слоняешься, разве уже тёлок для обкома заготовил? Тут недавно сам первый секретарь Пинти интересовался состоянием дел, - нормировщик Кеша Фартунатов, с девичьим лицом, гладкий дутый седун, женским голосом негодует, - где тёлки по два двадцать?
- Едут, везут тёлок, - заверил Шкимбов, и пробубнил. - Сам ты тёлка.
Он вышел на дорогу республиканского значения; белой метлой заметала зима длинную дорогу, позёмкой чистила асфальт, по всей долготе пустота, ни одного транспорта не видно, голод зимнего вечера домой всех гонит. Антон убежал обратно, в теплоту здания вернулся. Согрелся и снова трассу проверять - пустота холодная свистит, короткий день мрачнеет, до мясного цеха добраться нечем. Ботинки носком по пяткам стучат. Глаза, вглядываясь в белую пустоту, сами закрываются от усталой боли; колючий снежный ветер гуляет по пустой полосе не заснеженной дороги. Антону невмоготу, сетует на всех, осуждения Алиму шлёт, обкомовским мясоедам проклятия сочиняет. Бузы, лиловыми стали от холода, сереют от злости. Он зашёл в приёмную директора, коченеющими пальцами накрутил мясоцех, злился на телефонный диск. Гудки пустые кружат по курчавым проводам трубки, стонут, будто вихри снега на дороге воют.
- Почему мясокомбинат не отвечает! - крикнул он с досадой на аппарат.
- А там давно уже никого нет... - зло ответила секретарша. Вид у неё - будто сама директор мясокомбината!
Антон покрасневшие кулаки дулями сунул в карманы, всей заготконторе давал фиги. Вышел на трассу ждать расписание автобуса, лицо от злости горит, снежинки не долетая до век, таят.
...Алим Петров, прямо из черепа доел перчённые бараньи мозги, попрощался с Кичуком жарко, в тепле сидели. Поехали в Самбатыр. Пустота кузова скрипит, шатается, посвистывает на ветру, доехали затемно, со светом фар въехали в село. Хмельной знакомый самбатырец Толик Стоянов, посоветовал: не морочиться убывшим великолепием, чищеным бычкам не обязательно волами делаться, за тёлок сойдут, мясо ту же нежность набирает, вкус одинаковый; у них свой установленный сверху способ, не поймут; - в скверах быков не пасут. Сами они как быки и тёлки!..