— Господи, — сказала Лора.
— Тарань их! — закричала Хелен. — Не давайся, не давайся!
Деваться ему было некуда; еще удар, несильный, со скрежетом, в левое переднее колесо; он почувствовал, что что-то вышло из строя, по рулю прошла судорога; другая машина придержала его. Его машина трепетала, как смертельно раненная, и он сдался, съехал на обочину, готовясь остановиться. Другая машина остановилась перед ним. Третья, та, что отстала, показалась и пронеслась мимо.
Тони Гастингс начал открывать дверь, но Лора коснулась его руки.
— Не надо, — сказала она. — Сиди в машине.
2
Это конец главы, и Сьюзен Морроу прерывается поразмышлять. Все серьезнее, чем она ожидала, и она испытывает облегчение, радуется уверенности письма, тому, как хорошо Эдвард освоил писательское дело. Она втянулась и тревожится за Тони и его семью, оказавшихся на этом пустынном шоссе перед лицом такой угрозы. Будет ли он в безопасности, если не отопрет дверь? Она сознает: вопрос не в том, что он может сделать, чтобы их обезопасить, а в том, что уготовано ему по сюжету. Тут власть принадлежит Эдварду: все зависит от того, что он придумал.
Ей нравится, что Эдвард относится к Тони с иронией, — это говорит о зрелости, о способности смеяться над собой. Ее осаждают запретные вопросы, например: не Стефани ли с рождественских открыток так нежно положила руку на шею Тони? Не из семейной ли жизни Эдварда взялась Хелен? Она одергивает себя: не путать Тони с Эдвардом, вымысел есть вымысел. И все-таки фамилия Тони заставляет ее задуматься — нарочно ли Эдвард назвал его в честь городка, где они с ним выросли.
Интересно, как Стефани находит Эдварда-писателя. Она помнит, что, когда Эдвард сказал ей о своем желании бросить учебу и писать, у нее было чувство, что он ее предал, но признать это она стыдилась. После развода она прослеживала отказ Эдварда от этой мечты по реляциям своей матери. И, констатируя постепенное превращение Эдварда-поэта в Эдварда-капиталиста, сочла свои сомнения оправданными. От стихов — к спортивной журналистике. От спортивной журналистики — к преподаванию журналистики. От преподавания журналистики — к страхованию. Он был кем был и не был кем не был. Деньги восполнят утрату грез. Стефани, похоже, будет ему во всем опорой. Так Сьюзен предполагала — но, по всей видимости, заблуждалась.
Она прерывается, чтобы устроиться поудобнее. Кладет папку на диван рядом с собою, поднимает глаза на две картины, пытаясь увидеть их заново — абстрактный пляж, коричневые геометрические фигуры. Монопольный торг на полу в кабинете; у друга Генри Майка грубый смех. На сером ковре в гостиной Джефри вздрагивает во сне. Марта подходит к нему, фыркает, запрыгивает на кофейный столик, подвергая опасности фотоаппарат Дороти. Что?
Грозное неопознанное чудовище, возникшее в ее сознании, когда она собралась приняться за чтение. Усыпила его книга или нет? Читай дальше, и все. Абзацы и главы о пустынном ночном шоссе. Она думает о Тони: длинное худое лицо, на нем — крючковатый нос, очки, мешки под грустными глазами. Нет, это Эдвард. Тони носит черную бороду. Она должна помнить про черную бороду.
Передняя дверь старого «бьюика» открылась, и вышел водитель. На руке Тони Гастингса лежала рука его жены Лоры — то ли чтобы сдержать его, то ли чтобы придать ему храбрости. Он ждал. Другие мужчины в машине смотрели на него через окна. Разглядеть их он не мог.
Водитель подошел не спеша, вразвалочку. На нем была расстегнутая донизу бейсбольная куртка, руки в карманах. У него был высокий лоб с глубокими залысинами. Он посмотрел на перед машины Тони и встал у его окна.
— Здорово, — сказал он.
Тони Гастингс закипел от пережитого, но страх был сильнее злости.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Останавливаться положено, когда такое дело.
— Я знаю.
— Почему не остановился?
Тони Гастингс не знал, что ответить. Не остановился он потому, что боялся, но он боялся это признать.
Мужчина наклонился и глянул в машину, на Лору и Хелен позади.
— Ну?
— Что?
— Так почему?
Вблизи мужчина обнаружил большие зубы в маленьком рту со срезанной челюстью. Над маленькими щечками пучились глаза, волосы за лысым лбом были зачесаны наверх. Он что-то жевал; рот у него до конца не закрывался. Слева на его куртке была кудряво вышита стилизованная буква «Y». Тони Гастингс был худой, никаких мускулов, только черная борода и мягкое нервное лицо. Он держал руку на ключе в зажигании. Окно было полуоткрыто, дверь заперта.