— Да откуда же мне знать-то, кто это был?
— Это не так умно, как ты думаешь, Рэй. На самом деле это тупо, и мне стыдно за тебя. Да ты же, считай, признался.
Рэй подобрался, глаза бегают.
— Что эттакое значит «считай, признался»? Ты что сказать хочешь?
— Это глупо, Рэй. Глупо изображать, что ты тупее, чем ты есть.
Рэй угрюмо глядит в сторону, в окно.
— Ты прекрасно знаешь, что это жена с дочерью. Не надо было там быть, чтобы это знать.
В окно:
— Я пропустил. Мне до газет большого дела нету.
— Не нужны тебе были газеты, Рэй. Тони тебе вчера говорил.
— Мне до этого тоже большого дела не было.
— А в нашем разговоре прошлым вечером я, наверное, раз двадцать дочь упомянул.
— Хорошо, хорошо, дочь. За идиота меня держишь?
— Успокойся, Рэй. Мы тебя донимать не собираемся.
— Ну конечно.
— Нам обоим будет легче, если ты скажешь правду.
— Я вам правду говорю.
— Нам обоим, Рэй. Это считая тебя. Будешь содействовать — мы обеспечим тебе условия получше.
— Получше, чем что?
— Получше, чем то, что тебе обеспечат, если не будешь.
— Я тебе говорил, почему это не мог быть я. Чего ты еще хочешь?
— Так и будешь держаться за эту историю?
— Господи, да чего за нее держаться, если это правда?
— Расскажи Тони. Думаешь, он поверит?
— Мне по херу, чему он верит.
— А мне нет, Рэй. Он верит, что ты убил его жену и ребенка. Расскажи ему, что, говоришь, делал той ночью.
— Сам расскажи.
— Я забыл. Я уже забыл, что ты говорил.
— Ублюдок.
— Расскажи мне еще раз, Рэй. У меня пленка. Может с ней я не забуду.
— Я тебе говорил, у тебя это на другой пленке есть. Я был с Лилой. Всю ночь, понимаешь, что я имею в виду. Смотрели телевизор, «Брейвз» выиграли у «Доджерс» шесть-четыре. Проверь, чтоб тебя. Пара пива, потом в кровать, все дела. Спроси Лилу. Ты Лилу спрашивал?
— Об этом не беспокойся, Рэй.
— Ты лучше спроси. Это твоя работа — ее спрашивать. Это нечестно будет, если не спросишь.
— Сказал же — не беспокойся.
Они повернули направо, черная дорога в лес, в гору, виляя взад-вперед. Тони вспомнил ее, эти повороты, ему стало трудно дышать.
— У меня вопрос по твоему алиби, Рэй. Какой ночью, ты сказал, это было?
— Девятнадцатого июля, я тебе говорил. Можешь проверить бейсбольный счет, если мне не веришь.
— Ты уверен, что это было не двадцатое или двадцать первое?
— Я знаю, когда это было.
— Давай я скажу тебе свой вопрос. Мой вопрос такой: где ты был ночью двадцать шестого? В прошлом году, двадцать шестого июля.
Рэй сбит с толку.
— Чего ты спрашиваешь? Это было не в ту ночь.
— Да. Мне просто интересно, помнишь ли ты, где был той ночью.
— Черт, это год назад, слушай.
— Ну а как так вышло, что ты помнишь ночь девятнадцатого, а ночь двадцать шестого не помнишь?
Беспокойство. В глазах муть, испугался. Он что-то придумал.
— Может, тогда был мамин день рождения.
— Тогда точно был мамин день рождения, Рэй? Знаешь, мы и это можем проверить.
Колеблется.
— Я сказал «может, он тогда был», в смысле, он мог тогда быть. Вполне себе мог и быть. Но не был. — Он подумал еще. — Это было в газетах. Вот как я запомнил.
— Тебе придется это пояснить.
— В смысле, мы увидели это в газете утром. Мы с Лилой увидели, что родных этого парня убили, и мы сказали, как интересно, а что же мы делали, когда это случилось, а мы смотрели игру, а потом пошли в кровать. — Вдруг Рэй посмотрел на Тони. — Мне жаль, что ты потерял своих родных, это плохо. Но я тут ни при чем, поверь.
— В газете утром, Рэй?
Он подумал.
— Через утро.
Они проехали белую церковь и тут же быстро заехали за поворот, где в деревьях над канавой по-прежнему стоял трейлер. Его вид поразил Тони в самое сердце, и он догадался посмотреть на Рэя, который туда взглянул, все было видно — взгляд, притворное невнимание и затем успокоение на лице. Он думает о Рэе, который думает: ну вы и умники, вы даже не знаете, где это произошло. Тони посмотрел на Бобби Андеса, чьи глаза наблюдали за глазами арестанта.
Они подъехали туда, где под гору шла другая дорога, он спускался там той ночью, и сейчас же свернули на въезд в лес. Сначала дорога показалась Тони шире, а потом — уже и глуше, чем он помнил: высокая трава посередине, зеленые кусты клонятся к колее и царапают машину, крутые повороты вокруг валунов, деревьев и вымоин. Почти год прошел с тех пор, как это место обосновалось в голове Тони, и трудно было поверить, что он был тут всего дважды. Потом на этом месте опали листья, оголились ветки, его укрыло тяжелыми горными снегами и везде появилась новая зелень — на кустарнике, подлеске и на высоких ветвях. Это все была новая зелень, не та поросль, сквозь которую он пробирался и которая потом приходила ему на память, и она напомнила Тони о кровоточащей зеленой муке его скорби, забытой, оставленной в межвременье, — стыд превратил все, что было после, в маскарад притворства, в долгую дурацкую спячку в запертом доме его жизни.