— Есть кто-нибудь дома? — спросила она, прижав нос к стеклу. — Я заметила, что у тебя работает телевизор. Снова спишь на работе, сынок? Вставай, лентяй!
Он отпер заднюю дверь.
— Заходи, Мейбл.
— Только не говори мне, что ты так и проторчал тут весь день, — заявила она, входя в кухню.
— Боюсь, что так и было.
— Ничего больше без очков не вижу. — Она ткнула ему коробку прямо в живот. — Вот что я тебе скажу: старость не радость.
— Все лучше, чем до нее не дожить. А я как раз перекусывал. Хочешь сандвич с ветчиной и швейцарским сыром?
— Нет уж, спасибо. Голос у тебя усталый. — Она выудила из кармана очки и, нацепив на нос, оглядела его с ног до головы. — Да и выглядишь ты погано. Эй, малыш, у тебя все в порядке?
— Все прекрасно, — сказал он без намека на энтузиазм.
После того как Лоис умерла, Мейбл взяла за обыкновение оставлять у него на ступеньках миски и кастрюльки с горячей едой — то котлеты с картофельным пюре, то жареного цыпленка с кукурузным хлебом. Пища была такая душевная, что он съедал все подчистую, даже если в тот момент есть вовсе не хотелось. Он взял коробку и поставил ее на верхнюю полку холодильника.
— Тяжелая… Неужто лазанья? Ну зачем ты… Столько возни!
— А, перестань… Что там у тебя случилось?
— Да так, надо решить одну задачку.
— Я могу помочь?
— Конечно. Сядь и подожди, пока дожую.
Мейбл заняла свое обычное место за кухонным столом. Шестидесятичетырехлетняя бывшая телефонистка из Цинциннати, она в одиночку вырастила двоих детей, а когда они вознамерились вернуться под ее кров, сбежала во Флориду. Свое вынужденное безделье она ненавидела и начала здесь новую деятельность, которая — к ее собственному удивлению — принесла ей всеобщее почитание.
— Ты что-нибудь о блэкджеке знаешь?
— Ничего. Но в свое время я поигрывала в бридж.
— Хорошо играла?
— Вполне. Даже в турнирах участвовала.
— Когда-нибудь замечала, как противник подает сигналы своему партнеру?
— Ну… Да, вот когда ты спросил, вспомнила один случай. Это было в 1968 году, на турнире в Бойсе. Я заметила, как Этель Белл показала своему мужу, что у нее пять козырей. Я, конечно, немедленно позвала судью.
— Тогда ты обладаешь достаточной квалификацией, — сказал Валентайн. — Я хочу, чтобы ты просмотрела пленку, которую мне прислали из казино.
— Обязательно, — пообещала Мейбл. — Но прежде чем мы начнем, прочти мое последнее объявление и скажи, что ты думаешь. По-моему, все готово.
Она вытащила из сумочки клочок оберточной бумаги и толкнула к нему через стол. Ее анонимные пародии на личные объявления вот уже год публиковались в «Санкт-Петербург таймс», и Мейбл превратилась в знаменитость. Ее афоризмы и шутки вовсю цитировались в редакционных статьях и речах местных политиков как «глас народа». Она же относилась к своей новой роли со всей ответственностью.
— Только честно, — предупредила она.
Пребывающая в постоянной депрессии, страдающая избыточным весом и склонная подавлять всех своим авторитетом пожилая дама, слегка пьющая, энергичная, живущая на социальное пособие и зависимая от кислородных подушек, желает познакомиться с хорошеньким яппи с развитым брюшным прессом и иностранной спортивной машиной с небольшим пробегом. Просьба высылать резюме, результаты анализов крови и фото в обнаженном виде. Интим не предлагать.
— Хо-хо-хо, — загоготал Валентайн, хлопая себя по бокам. Тот факт, что его милая и добропорядочная соседушка обладала таким необычным чувством юмора, был выше его понимания.
— Значит, понравилось?
— Да ты себя превзошла!
Она вытащила еще один клочок.
— Тогда уж и это прочитай.
— Два? Два объявления за раз? Ну, Мейбл, не бережешь ты народ!
— Перестань валять дурака. Читай.
— Есть, мадам!
Надоел секс по телефону, сладенький мой? Позвони Бабуле Мейбл, и я поведаю тебе все-все о своем артрите, неоплаченных счетах, пожалуюсь на водителей — на севере они ведут себя куда приличнее, — расскажу о том, как трудно жить на пенсию, поделюсь откровенными воспоминаниями о покойном муже, о внуках, в деталях доложу об операции по удалению камней из почек и о многом другом. Чокнутых просят не беспокоиться.