И плачет.
— Тётушка, это я. Я здесь, — Хоуп неловко переминается с ноги на ногу за спиной, ломая сухие ветки подошвой, встаёт на колени, притягивая к себе и тяжело, почти надрывно дыша. — Я рядом. Я всегда буду с тобой. Мне так жаль, мне так…
О, будто зачарованная, клюёт носом её плечо, стирая тканью слёзы, цепляется деревенеющими пальцами за руки и ищет-ищет-ищет укрытие, лишь бы унять раскурочивающий на части ураган.
Не быть им самим, а страдать от того урона, что нанесло это стихийное бедствие.
— Я знаю, малышка. Знаю.
×××
Кларк оглядывается, смотря на арену, залитую кровью, которая никогда не отмоется, на сетки, за которыми ранее возбуждено кричали Ванкру, на трон, на котором сидела Октавия, приговорившая когда-то Беллами, Индру, Гайю, её, Гриффин, к смерти.
И будто из другой жизни отрывки проносятся перед глазами с чудовищной скоростью: предательство, пощечина, неверие, оставленный в Полисе Беллами, черви, Мэди, идущая рядом и нарочно бросающая: «Что ж, теперь он точно мертв».
И её качает.
Вот так просто потерять равновесие.
Потому что теперь — да, теперь он, действительно, мёртв.
— Октавия сюда не приходит. По понятным причинам, — тихо поясняет Миллер, всё ещё нанизывая её на прутья злости, но потом постоянно теряется, видимо, не верующе прокручивая ту ужасную весть, что она принесла с собой.
Кларк кивает.
Сталкиваться с демонами — отстой.
Они, словно ожившая тьма, обволакивают с ног до головы, заглядывают в самую душу пустыми глазницами, стучат костями, ухмыляются, склоняют почти играючи неживые головы и, очевидно доминируя, психологически давят, скручивая правдой.
Истиной о том, что Кларк — чудовище.
Монстр.
«Простил ли? Тогда почему его нет здесь, в этом воспоминании? Я скажу тебе, почему. Потому что ты слишком боишься столкнуться с ним лицом к лицу. Потому что ты знаешь, что он думает, что ты — монстр, который бросит любого».
В том числе, его.
Она храбрится, отмахивается от тёмного воспоминания из недр собственного мозга и переводит взгляд на Мэди, которая недовольно, почти презрительно качает головой.
— Как ты могла? Как смогла убить Беллами?
Найтан чувствует себя не в своей тарелке, становясь свидетелем разворачивающейся семейной драмы, и предпочитает уйти.
-… человека, которого вызывала по рации каждый день на протяжении шести лет? Человека, который спасал тебя от безумия?
— Мэди…
-… человека, который вытащил тебя с того света…
— Мэди!
Но девчонка была непреклонна, её глаза наливались яростными слезами, она шагала к ней навстречу, не понимая ничего из того, что произошло. Не понимая, как Кларк смогла убить своего лучшего друга и…
— …человека, которого рисовала чаще всех. Человека, которого так сильно любила!..
— МЭДИ, ПРЕКРАТИ!
Девочка часто дышала, не сводя с неё пронзительных глаз, в которых горел огонь пояростней Праймфаи. И так напоминала ей себя.
Ту, которая видеть не могла собственную мать, узнав, как последняя предала отца, вследствие чего его не стало.
Как не могла допустить и мысли о прощении.
И как Беллами посоветовал ей сделать это.
— Я сделала это, потому что была должна! Спасти тебя. Беллами представлял опасность, он…
Мэди не стала слушать, она сильнее замотала головой.
— Беллами никогда бы не причинил мне боль. А ты говоришь, что пыталась спасти меня. Но, на самом деле, разрушила мою жизнь. Разрушила себя.
Топот её ног отразился эхом, резанув по Кларк, и поступь стала неуверенной, сбитой.
Вспышка зелёного ослепила, заставив Гриффин собраться с силами и приготовиться к бою. Она в мгновение превратилась в бойца, готового дать отпор любому, кто пойдёт против них.
Против её семьи.
Против тех, кто остался от неё.
А потом… Потом она увидела человека в шлеме и замерла, нервно сглотнув, потому что фигура, расплывающаяся перед глазами, снимающая шлем, откидывающая отросшую чёлку с глаз и непонимающе оглядывающая бойцовскую яму, отзеркалила её позу.
Когда их взгляды встретились, у Кларк отняли землю из-под ног и кинули без подготовки в ледяное озеро. Дыхание перехватило.
И повеяло ледяной вьюгой, вставшей стеной между ними. Вмиг затвердевшей.
— Беллами, мать твою, Блейк!
Мерфи, появившийся из ниоткуда, первым кинулся в объятья друга, брата и человека, которого успел похоронить, оплакать и обругать последними словами о том, что он просит не мог позволить себя покинуть их так рано.
— Добро пожаловать в клуб вернувшихся с того света, — Джон засветился, оставив позади все обиды и склоки, крепко обнял его, и Беллами улыбнулся, искренне, согревающе и так по-родному, что у неё защемило всё внутри до неработающих механических шестеренок.
Беллами не смотрел на неё, будто и вовсе Кларк никогда не существовало, будто она была пустым местом или безжизненной субстанцией, всё равно, что элементом декора.
Кларк Гриффин, заточившая себя в стеклянный купол, не ожидала, что в неё вдруг начнут кидать камнями, и это стало точкой невозврата.
Точкой на кардиограмме, становящейся длинной линией, сопровождающейся характерным пронзительным писком.
— Ты всё ещё в культе? — спросил Джон будто между делом, пока Эмори тянулась к Беллами всем своим существом.
— Из того, что я видел, пропаганда лже-бога ещё никого не доводила до добра, — он обнял и её, подарив благодарный взгляд. — Где Октавия?
В зал ворвались Индра, Октавия, чувствующая себя неуверенно здесь, и Гайя, с автоматами и воинственной настроенностью.
— Что за шум?..
— Беллами…
Октавия срывается с места точь-в-точь, как её голос на последней букве имени брата, живого, осязаемого, что дышит и смотрит на всех по очереди и на каждого в частности, конечно, кроме неё.
Кларк ведёт плечами. Зябко. Осторожно. Боясь всколыхнуть эту приятную дымку, похожую на иллюзию, которую услужливо подсовывает мозг. Но Беллами не исчезает. Ни через пять секунд, ни через минуту или две.
— Как ты?..
Блейк не договаривает, буквально повисая на нём, прижимаясь крепко, чуть не сбивая с ног, отчего он шипит, смеясь, потому что рана есть, она не зажила (а заживёт ли когда-то вообще?), и швы, небрежно наложенные, могут разойтись от любого резкого движения.
— Циклоп оказался не способен на сострадание, но на милость… Вполне себе.
Никто не оборачивается к ней, не посылает размытый взгляд, всем вниманием владеет только он. Беллами Блейк, перехитривший смерть каким-то чудом и вернувшийся собой. Не Последователем, а тем, кто был её верным союзником и другом.
Вопрос в том, кто они теперь друг другу? После того, что она натворила. После того, что сказала.
Беллами и Октавия жмутся к головам друг друга, с потом он скользит по ней нечитаемым взглядом.
Вот тебе и вместе.
В месте, где их, как целого, больше нет.
×××
Ни Кэдогана, ни Шейдхеды больше не угрожают опасностью никому из них, и они дома. На Земле, возродившейся, родной и дорогой каждому из них.
Габриэль перебирает клавиши рояля, а Мэди сидит с ним рядом и пытается запомнить комбинации мелодий, чтобы повторить, потому что музыка её влечёт, она успокаивает душу её ребёнка и заставляет широко улыбаться, хихикать и забывать то время, когда за ней охотился психопат или ей приходилось вести в бой целый народ.
Джордан и Хоуп двигаются в такт переливам какой-то песни, что тихо напевает Сантьяго, и обнимаются, переговариваясь о чем-то, когда расстояние между их лицами совсем перестаёт существовать. Остальные кто где: Джексон и Миллер уходят в свою комнату, как, в общем-то, поступают и Мерфи с Эмори, Индра и Гайя идут в лес, а Рейвен не изменяет себя, она находит приют в мастерской, которую отвоевала, когда они негласно делили места, Октавия и Беллами сидят на одной из кроватей и, прикрыв глаза, наслаждаются обществом друг друга.