Унтерштурмфюрер указал ему на телефон:
– Звони!
Командир охранной роты опешил:
– Не понял.
– Ты предлагаешь запросить помощь, так звони в Харьков, а хочешь – в Ровно и требуй, чтобы прислали войска для поддержки.
– Извините, это в мою компетенцию не входит.
– А где, кстати, комендант и его заместитель?
– Я их видел на месте крушения эшелона. Видимо, они на станции, но точно не знаю.
– А где ваш заместитель?
– Лейтенант Ганс Кантор находится в одном из взводов блокирования рубежа.
– Хоть этот при деле.
Объявились и комендант с заместителем. Не прошло и пары минут, как вспомнили о них. Они зашли в кабинет эсэсовца усталые, грязные.
– Какие успехи, Арман? – спросил унтерштурмфюрер коменданта поселка.
– Все плохо, Брунс. У светофора действовала профессионально подготовленная, весьма малочисленная группа бандитов. После подрыва из всего эшелона каким-то чудом выжила паровозная бригада. Машинист и помощник не пострадали, кочегар повредил ногу. Это притом, что солдат, находившийся рядом с ними, погиб. Мы встретили этих людей. Они рассказали о бандитах. По их словам выходит, что в подрыве эшелона участвовали не более десяти человек.
– Значит, диверсанты оставили их в живых?
– Да.
– Почему?
– Потому, что они принуждены работать на нас.
– Это не так. В бригаде были люди, действительно изъявившие желание работать на великую Германию.
– Но партизаны или диверсанты этого не знают. А члены бригады, понятно, не стали особо распространяться о себе.
– Значит, десять человек?
– Да, Брунс. Или около того.
Унтерштурмфюрер повернулся к командиру охранной роты.
– Сколько у тебя людей, обер-лейтенант?
– По списку сто тридцать восемь, герр унтерштурмфюрер.
– А в полиции?
– Тридцать шесть, – ответил Ленц.
– И нас пятеро. Я имею в виду себя, коменданта, заместителя и водителей. Это выходит сто восемьдесят военнослужащих. Имея столько хорошо вооруженных солдат и полицейских, бронетехнику, мотоциклы, ты хочешь просить поддержки? Против десяти диверсантов? Представляешь реакцию начальства, если мы обратимся за помощью, имея такое соотношение сил?
Комендант не знал о разговоре эсэсовца с командиром охранной роты, поэтому осведомился:
– О чем вы, господа?
– У обер-лейтенанта Грубера спроси. А сейчас отдай приказ вернуть все подразделения в поселок. Диверсантов уже не достать, они ушли. Нам же надо продумать варианты их дальнейших действий. Они объявились в районе не для того, чтобы пустить под откос один эшелон. Эти боевики Берии – Сталина могут много хлопот нам доставить, пока мы не перебьем их. Надо просчитать, где может находиться база противника.
– Может, это все-таки то самое место, что отмечено на карте? – сказал начальник полиции.
– На какой карте? – спросил комендант.
Начальник полиции видел раздражение Зигеля и ответил сам:
– У полицейского, который, по словам сожительницы, был связан с партизанами или диверсантами и встречался вчера с ними в доме этой шлюшки, была найдена карта. Она на столе.
Унтерштурмфюрер забрал карту, сложил ее, бросил в сейф, закрыл его и сказал:
– Займитесь делом, господа. Встречаемся здесь же в двадцать ноль-ноль. Жду от вас конкретных предложений по объявившейся банде. Начальник полиции, мы идем на допрос Клинько и его сожительницы. Надеюсь, у вас оборудовано помещение для этого?
Лейтенант Ленц усмехнулся и ответил:
– Да, герр унтерштурмфюрер, за основу взят опыт гестапо.
– Это хорошо. Прошу. – Зигель указал начальнику полиции на выход и сам пошел следом за ним.
В здании полиции они спустились в подвал, где было ровно десять камер. Пять с одной стороны коридора, столько же с другой. В торце за железной дверью располагалась допросная комната.
В этом году тут обычно никого не было. В сорок первом оккупанты отправляли сюда еврейские семьи, сажали партийных и советских работников, не успевших эвакуироваться. Тогда камеры были забиты до упора. Впрочем, ненадолго. Людей вывозили в южный лес и расстреливали.
Сейчас же в камерах сидели только Клинько и Тернова.
Варвара сразу бросилась к решетке, служившей дверью.