— Черт тебя побери, Файф! — грубо заорал Уэлш, как только зажгли свет. — Я велел тебе прийти сюда и помочь мне, а ты сидишь тут и бездельничаешь. Принимайся за работу!
— Слушаюсь, сержант, — бесстрастно сказал Файф, но не пошевелился и не поднял глаза.
Уэлш бросил на него пронзительный взгляд с другого конца палатки. Через табачный дым и возобновившийся шум голосов Файф почувствовал этот взгляд и приготовился выслушать очередную тираду. Но тут, как ни странно, Уэлш, не говоря ни слова, повернулся к фонарю. Файф продолжал сидеть, благодарный ему, но его заляпанная грязью душа настолько оцепенела, что он не мог больше ни о чем думать и только прислушивался к разговорам офицеров о Большом Куине и его подвиге.
Незачем воспринимать умом их слова. Достаточно следить за выражением лиц и улавливать изменения тона. Все без исключения смеялись со сдержанным смущением, говоря об этом. Все без исключения гордились Куином, но не с таким буйным весельем, как солдаты, а с легким оттенком стыда. Капрал Куин очень скоро станет сержантом, вот увидите, рассеянно подумал Файф. Ну что ж, он не против. Если кто и заслужил продвижение, так именно Куин. Как раз в это время где-то вдалеке прозвучал и прокатился в ночи по рощам зловещий, настойчивый рев сирен.
Файфа охватила паника и беспредметный страх, не раздумывая, он вскочил с бачка. Когда он подошел к выходу из палатки, паника сменилась простым чувством страха и болезненным любопытством. В тамбуре уже столпились все остальные, находившиеся до этого в палатке.
— Стойте! — заорал сзади Уэлш. — Стойте, черт побери. Подождите, пока я погашу этот проклятый фонарь! Стойте!
Палатка погрузилась в темноту. Впереди Файфа что-то бормотали и ругались. Потом все, офицеры и солдаты, хлынули наружу мимо откинутых полотнищ и закрывавшею вход одеяла в ясную, свежую звездную ночь. В толчее они увлекли за собой Файфа.
Остальные солдаты третьей роты тоже высыпали из укрытий, где отдыхали, и старались согреть озябшие, мокрые тела. Было приказано всем вырыть щели, но на всю роту оказалось только шесть окопчиков для офицеров, вырытых рабочими командами. Может быть, кто-то и сожалел об этом (а среди них был и Файф), но вслух никто не признался. Люди стояли в грязи беспорядочной толпой между тремя большими палатками и вдоль рядов маленьких палаток, мало разговаривали и вытягивали кверху шеи, стараясь что-нибудь увидеть в небе.
Они видели только два-три слабых прожекторных луча, которые неуверенно ощупывали небо и ничего не находили, и время от времени отдельные короткие вспышки зенитных снарядов.
Слышно было гораздо больше, чем видно. Но то, что они слышали, ничего им не говорило. В течение всего налета сирены издавали протяжные, монотонные, дикие протестующие звуки. Раздавались частые очереди автоматических зенитных орудий разного калибра, бесполезно выпускающих снаряды в ночное небо. И наконец высоко в темноте послышался прерывистый слабый звук мотора или моторов — по звуку нельзя было определить, один там самолет или несколько.
Все старались, хотя не очень успешно, скрыть волнение. Это был «Чарли Стиральная Машина», или «Вошка Луи», как его еще называли, не очень-то остроумно. Все, конечно, о нем слышали: единственный самолет, который совершал в одиночку беспокоящие налеты. Эти сведения содержались во всех информационных сообщениях. Из-за большой высоты звук действительно напоминал шум устарелой однобаковой стиральной машины «Мэйтэг». Прозвище привилось: его стали без разбора применять ко всем налетам такого типа, независимо от количества самолетов или количества налетов за ночь. Информационные сообщения старались преуменьшить их значение. Во всяком случае, гораздо забавнее читать о «Чарли Стиральной Машине» в сообщениях, чем обсуждать его здесь, глядя на незнакомые созвездия тропического ночного неба.
Наконец раздался почти неслышный свистящий звук, который они запомнили с сегодняшнего утра. Люди инстинктивно нагнулись, будто ветерок пронесся над пшеничным полем, но никто не бросился на землю. Их слух был уже достаточно привычен к тому, чтобы понять, что бомба падает где-то далеко. Потом со стороны аэродрома стали медленно приближаться звуки разрывов. Они насчитали две серии по пять бомб и одну из четырех бомб (возможно, одна не разорвалась). Если «Чарли Стиральная Машина» — один самолет, то это, конечно, самолет большой. В наступившей глубокой тишине зенитки еще несколько минут упорно продолжали выпускать в небо никчемные снаряды. Потом по всей линии завыли сирены, издавая короткие, печальные, лающие звуки, что означало «отбой».
Солдаты третьей роты смеялись, хлопали друг друга по спине. В длинных проходах между кокосовыми пальмами сирены еще продолжали издавать короткие, неистовые, лающие звуки. Офицеры и солдаты поздравляли друг друга, будто это они лично отразили налет. Это длилось почти минуту, пока офицеры не вспомнили о своем офицерском звании и не отошли от солдат. Сирены умолкли. Еще несколько минут в обеих группах раздавался смех, а потом люди стали медленно расходиться в темноте по своим убежищам; они выглядели сконфуженными и надеялись, что настоящие ветераны не видели их буйной выходки.