Таково было официальное сообщение. Но третью роту это мало трогало. Конечно, она радовалась, что второй батальон захватил высоту. Однако больше радости принесло сообщение, что второй батальон будет продолжать наступление. То, что у японцев было туго с едой, солдат роты совсем не интересовало. Зато интересовало количество потерь, хотя после всего увиденного казалось, что потери поразительно малы. В этом была какая-то надежда, если, конечно, им говорили правду.
Однако больше всего солдат роты заинтересовали неофициальные сообщения. Их не было в сводке командира полка, но они были на устах всех посыльных, которые доставляли сводку в роты. Посыльные рассказали, что случилось с двумя солдатами седьмой роты, которых японцы утащили за гребень во время первой атаки. Их тела нашли на обратном скате после отступления японцев. Оба тела имели многочисленные штыковые раны, а один солдат был обезглавлен, по всей видимости, еще живым. Солдаты пятой роты нашли его со связанными за спиной руками и, положенной на грудь головой. Жестом пренебрежения, или ненависти, или бог знает чего было то, что японцы, обезглавив его, еще немало поглумились над трупом.
Это возмутительное варварство потрясло третью роту, солдаты чувствовали себя так, словно их окатили ледяной водой. Холодный, пронизывающий ужас тотчас сменился взрывом гнева. Разразилась буря клятвенных обещаний никогда не брать пленных. Многие клялись отныне убивать каждого японца, который встретится на их пути.
В официальных источниках ничего не было об этом случае. Возможно, начальство считало, что не следует запугивать солдат. Капитан Стейн этого не одобрял. Официальные источники всегда рисовали ясную, четкую, легко понятную картину военной кампании, которую было легко объяснить с точки зрения стратегии и тактики и о которой могли бы гладко писать генералы. А такого рода происшествие только сбило бы всех с толку. Однако вопреки официальным источникам, история с быстротой молнии распространилась по всему фронту, и Стейн не собирался участвовать в ее замалчивании. Войска должны знать, на что идут.
Когда посыльный, доставивший сводку на командный пункт, принес это неофициальное сообщение о зверствах японцев, оно вызвало бурную реакцию. Сторм, Бид, Калп, Долл, который пришел с донесением от первого взвода, и лейтенант Бэнд — все обещали жестоко отомстить. Особенно кровожадным казался Сторм. Только Уэлш ничего не сказал и ничем не проявил своих чувств. Малыш Дейл был вне себя и поклялся выпустить кишки из каждого япошки, который попытается сдаться ему в плен. Файф реагировал иначе, хотя не произнес ни слова. С завистью глядя на других, он испытывал только ужас, не хотел этому поверить. Ему стало страшно, что существа, владеющие речью, освоившие прямую походку на двух ногах, одевающиеся в разные одежды, строящие города и претендующие на то, чтобы называться людьми, могут на деле относиться к себе подобным с такой звериной жестокостью. Неужели единственный способ выжить в этом мире так называемой человеческой культуры, которую мы создали и которой гордимся, — это быть более злобным, низким и жестоким, чем те, с кем сталкиваешься? И Файф впервые в жизни начал понимать, что не обладает твердостью характера, которая для этого требуется.
Известие о зверствах японцев взводам, занимавшим позиции на склоне, принес Долл. Он возвращался в первый взвод и остановился по пути, чтобы сообщить новость солдатам второго взвода. Белл в это время стоял с командиром своего отделения Наседкой Маккроном, Большим Куином и еще одним солдатом по фамилии Кэш. Куин, ставший сержантом после того, как Стэк нарушил воинский долг, и Кэш служили в первом взводе. Отделения Куина и Маккрона стояли на стыке двух взводов, а окопы Белла и Кэша располагались рядом. Когда появился Долл, сержанты вели разговор с солдатами, рекомендуя им договориться друг с другом о том, чтобы посменно бодрствовать, обеспечивая связь между взводами.
Реакция на сообщение Долла была бурной. Большой Куин покраснел от гнева как свекла и, стиснув свои огромные кулаки, пробормотал, что раздробит японцам черепа. Глаза Маккрона затуманились, он стал каким-то рассеянным и пробормотал грустно: «Вот грязные сволочи!» Кэш, призывник из Огайо, бывший таксист из Толидо, могучий парень, которого в роте называли Верзилой, напротив, усмехнулся. У него было холодное, грубое лицо, твердое и смуглое, как каштан, и когда он так усмехался и облизывал губы, прищурив свои голубые глаза, то выглядел таким кровожадным, что мороз пробегал по коже. Он только сказал: «Ладно» — очень тихим шепотом — и повторил это несколько раз.