К тому же он потерял очки. Они нашлись, чудом уцелевшие, около мертвого солдата. В поисках очков ему пришлось вплотную подойти к трупу и внимательно его разглядеть. Безлицый и почти безголовый труп с окровавленными, изрезанными пальцами и развороченным отверстием в груди, который так недавно был живым, дышащим человеком, вызвал у него такое сильное головокружение, что казалось — он сейчас упадет в обморок. С другой стороны, он не мог забыть выражения напряженной целеустремленности на лице солдата, когда тот приближался к нему со штыком.
Самым грустным зрелищем были ноги. В подбитых гвоздями пехотных ботинках, они лежали вывернутые наружу, расслабленные, как ноги спящего человека. Бид не мог удержаться, чтобы с каким-то извращенным удовольствием не пнуть легонько одну ногу. Она подскочила кверху и шлепнулась назад. Ему захотелось повернуться и убежать. Он не мог отделаться от чувства, что теперь, когда он и посмотрел, и потрогал труп, какая-то роковая сила попытается возложить на него ответственность за все. Он хотел попросить у солдата прощения в надежде снять с себя вину.
Если уж надо было убить этого человека, а очевидно, надо было, то можно было по крайней мере сделать это более умело и благопристойно, не причиняя бедняге столько боли и страдания. Если бы он не потерял голову и не обезумел от страха, то мог бы даже взять его в плен и получить от него ценные сведения. Но он отчаянно хотел поскорее покончить с ним, словно опасаясь, что, пока человек дышит, он может внезапно встать и обвинить его. Вдруг он мысленно представил себе другую картину: они поменялись местами, он сам лежит здесь и чувствует, как лезвие погружается в грудь, смотрит на приклад винтовки, опускающийся на его лицо, и наконец — последняя вспышка огня. Он так ослаб, что пришлось сесть. Что, если бы тот человек быстрее опустил штык? Что, если бы он сам пригнулся немного меньше? Вместо простого синяка на ключице Бид увидел бы, как штык пронзает насквозь мякоть плеча, как грубое лезвие входит в мягкую темноту грудной полости. Он не мог этому поверить.
Надев очки, глубоко вздохнув несколько раз и бросив последний взгляд на поверженного врага, он встал и тяжело зашагал из леса к гребню. Бид чувствовал стыд и смущение от всей этой истории и поэтому не хотел никому о ней рассказывать.
Он благополучно, без лишних вопросов, миновал линию окопов.
— Ну как, все в порядке? — только окликнул его солдат из второго взвода.
— Да, — пробормотал Бид и зашагал вниз по склону к командному пункту. Но по пути к нему присоединился Долл, который шел из первого взвода с поручением еще раз узнать насчет воды. Долл пошел с ним рядом и тотчас заметил его побитые руки и пятна крови.
— Господи! Что с твоими руками? Ты что, дрался с кем-нибудь?
У Бида упало сердце. Надо же было, чтобы это оказался Долл.
— Нет. Я поскользнулся, упал и содрал кожу.
Бид чувствовал себя таким скованным и измученным, как будто в самом деле с кем-то дрался. Он вдруг ощутил в себе нарастающее чувство страха и несколько раз глубоко вдохнул.
Долл усмехнулся с откровенным, но дружелюбным сомнением:
— Должно быть, все эти брызги крови у тебя от костяшек?
— Отстань, Долл, — сердито выпалил Бид. — Мне неохота разговаривать. И оставь меня в покое, слышишь?
Он старался вложить в свой взгляд свирепую жестокость человека, который только что убил врага. Он надеялся, что заставит Долла замолчать, и это ему удалось. По крайней мере на время. Они молча продолжали путь. Бид чувствовал страшное отвращение оттого, что воспользовался убийством японского солдата, чтобы сыграть роль — роль, совсем ему не свойственную.
Однако Долл замолчал не надолго. Его немного поразила горячность Бида, отпор, какого он никак не ожидал от Бида. Он почуял что-то неладное. Вручив донесение и получив ожидаемый ответ, который гласил, что Стейн делает все возможное, чтобы обеспечить их водой, Долл снова вернулся к этому делу, на этот раз обратившись к Уэлшу. Уэлш и Сторм сидели на брустверах своих окопов и играли в орлянку на сигареты, которые уже становились ценностью. Чтобы продлить игру и сократить расход сигарет, они считали выигрышем четыре победы из семи; потом доставали пластиковые портсигары, которыми обзавелись все, чтобы держать сигареты сухими, и осторожно передавали сигарету один другому. Долл подошел к ним, усмехаясь и подняв бровь. Он не считал, по крайней мере в то время, что его поведение напоминает донос или предательство.
— Что там случилось с вашим парнем? Кого это он избил? У него содрана кожа с костяшек, и он весь забрызган кровью. Я что-нибудь прозевал?