Уэлш поглядел на него спокойным, пристальным взглядом.
Долл понял, что допустил ошибку, и почувствовал себя виноватым. Ничего не ответив, Уэлш повернулся к Биду, который, сгорбившись, сидел в одиночестве на камне:
— Бид, поди-ка сюда!
Бид встал и подошел, все еще сгорбившись, с искаженным лицом. Долл улыбнулся ему, подняв бровь. Уэлш осмотрел Бида с ног до головы.
— Что с тобой стряслось?
— Что? Со мной? — Уэлш молча ждал. — Знаете, я поскользнулся, упал и содрал кожу, вот и все.
Уэлш молча внимательно его разглядывал. Очевидно, он не поверил ни одному слову.
— Куда это ты ходил? Где был?
— Я ходил по нужде.
— Погоди! — ухмыляясь, вмешался Долл. — Я видел, как он спускался с участка второго взвода на хребте.
Уэлш перевел взгляд на Долла, его глаза убийственно сверкнули. Долл замолчал. Уэлш опять поглядел на Бида. Стейн, стоявший неподалеку, подошел ближе и прислушался. Подошел Бэнд, Файф и еще несколько человек.
— Послушай-ка, парень, — сказал Уэлш. — У меня и без того хватает дел. Мне некогда возиться с детскими играми. Я хочу знать, что с тобой случилось, и хочу всю правду, черт возьми. Посмотри на себя! Что случилось и где ты был?
Уэлш, по крайней мере в глазах Бида, был гораздо ближе к истине, чем лишенный воображения Долл и другие. Бид сделал долгий вдох:
— Ну хорошо. Я перешел через хребет, за линию окопов, присесть в лесу, чтобы никто не видел. Только я присел, а тут появился какой-то япошка и хотел проткнуть меня штыком, и… и я его убил. — Бид протяжно выдохнул, потом резко вдохнул и поперхнулся.
Все, ошеломленные, недоверчиво смотрели на него.
— Черт возьми, парень! — прорычал наконец Уэлш. — Я сказал, что мне нужна чистая правда, а не детские штучки!
Биду не приходило в голову, что ему не поверят. Теперь он оказался перед выбором: либо промолчать и прослыть лжецом, либо рассказать, где это было, и показать, какое позорное, грязное дело он совершил. Но даже в таком подавленном и отчаянном состоянии он сразу сделал выбор.
— Тогда подите и посмотрите, черт вас возьми! — крикнул он Уэлшу. — Если не верите мне на слово, подите и посмотрите сами, своими паршивыми глазами!
— Я пойду! — тотчас отозвался Долл.
Уэлш обернулся и посмотрел на него.
— Никуда ты не пойдешь, стукач, — сказал он и опять обратился к Биду: — Я сам пойду.
Долл замолчал, ошеломленный, потрясенный, побледневший. Ему не приходило в голову, что шутка о Биде будет воспринята как предательство и дело примет такой оборот. Бид убил япошку! А он, Долл, не доносчик! Он в бешенстве решил, что тоже пойдет, хоть ползком.
— Ну, если ты врешь, парень, то упаси бог твою подлую душу. — Уэлш взял автомат и надел каску. — Ладно. Где это? Идем, покажи мне.
— Я больше туда не пойду! — закричал Бид. — Хотите идти, идите сами! А я не пойду! И никто меня не заставит!
Уэлш с минуту пристально смотрел на него. Потом взглянул на Сторма. Сторм кивнул головой и встал.
— Ладно, — сказал Уэлш. — Так где это?
— В лесу, недалеко за гребнем, как раз напротив окопа Крима. — Бид повернулся и пошел прочь.
Сторм надел каску и взял автомат. После ухода Бида вся эта история вдруг приняла другой оборот — вылилась в еще одну забавную, шутливую экскурсию «клуба», который утром устроил охоту на будто бы просочившегося противника. Стейн, который все время молча слушал, стоя поблизости, умерил их пыл, запретив офицерам покидать командный пункт, но Мактею разрешил идти, и вот три сержанта и Дейл приготовились взобраться на хребет. Бид не мог удержаться, чтобы язвительно не бросить им вслед:
— Вам не понадобится никакая артиллерия, Уэлш! Теперь там нет никого, кроме него!
Но на него не обратили внимания.
Перед самым их уходом Долл остановился перед первым сержантом и поглядел ему прямо в лицо беспокойным и настойчивым взглядом.
— Первый, ведь вы не запретите мне пойти с вами? — спросил он. Это была не просьба и не попытка угрожать, просто спокойный, прямой вопрос.
Уэлш поглядел на него, потом, не меняя выражения лица, молча отвернулся. Очевидно, это был отказ, но Долл предпочел принять его за молчаливое согласие и, держась позади четверки, начал взбираться на позицию. Уэлш не отослал его назад.
После их ухода никто не беспокоил Бида. Он в одиночестве сидел на камне, опустив голову, и время от времени сжимал руки и ощупывал их. Все старались не смотреть на него, давая ему возможность побыть одному. Никто не знал, что об этом думать. Что касается самого Бида, то он мог думать только о том, как позорно будет разоблачен он и его истерическое, непристойное убийство. Пожалуй, лучше было бы держать язык за зубами, и пусть все считали бы его сумасшедшим лжецом. Может быть, так было бы гораздо лучше.