Легко ему было веселиться, выходки миссис Харви были для него забавой, а Вайолет жила с ней в одном доме. Время от времени Вайолет приходила в голову мысль, что, переехав в Уинчестер, она сменила мать на мачеху, не менее хитрую и коварную. Но с другой стороны, здесь всегда можно было отправиться наверх и закрыться от всех ее проделок у себя в комнате, а вот с матерью провернуть такой трюк было не так-то просто. Закрытые двери миссис Харви уважала, правда, при условии, что за ними не прячутся мужчины, а в Саутгемптоне мать иногда вваливалась в спальню Вайолет так, словно двери вообще не существовало.
Вернувшись с работы домой, от предложенного хозяйкой чая Вайолет отказалась, но тайком пронесла к себе в комнату молоко и там же поставила свой чайник. Сегодня это уже седьмая чашка, даже несмотря на то, что часть дня она провела в церкви. Чашки чая у нее служили перерывами между сном и пробуждением, дорогой на работу и началом работы, обедом и снова работой, окончанием печатания какого-нибудь сложного контракта и началом другого, концом работы и началом вечера. Порой такие перерывы знаменовались сигаретами, но от сигарет кружилась голова, чай же всегда приводил ее внутренний мир в порядок. Кроме того, сигареты были гораздо дороже.
Сидя с чашкой перед холодным камином – на улице еще не достаточно холодно, чтобы можно было оправдать сжигание угля, – Вайолет оглядывала свою тесную комнатку. В ней было тихо, тишину нарушало только тиканье деревянных часов, их она несколько недель назад высмотрела в антикварной лавке. Сквозь тюлевые занавески пробивались лучи солнышка и падали на ковер, вышитый красно-желто-коричневым узором. «Какая яркая расцветка, просто гром и молния!» – говаривал ее отец, глядя на этот ковер. С крючка вешалки свисали бежевые чулки, они сушились после стирки. В углу стоял неприглядный и видавший виды платяной шкаф с плохо закрывающейся дверцей, где висел скудный набор платьев, юбок и кофточек, которые она привезла с собой из Саутгемптона.
«Совсем не так я все это себе представляла, – вздохнула про себя Вайолет, – жизнь в Уинчестере виделась мне совершенно иначе…»
Бегство в Уинчестер в прошлом ноябре случилось совсем неожиданно. После смерти отца Вайолет полтора года жила с матерью, но жизнью это можно было назвать с натяжкой, скорее – жалким существованием. От женщин, подобных Вайолет – без перспектив выйти замуж, – все ждут, что они станут заботиться о родителях. Она и старалась как могла – так, по крайней мере, ей казалось. Но миссис Спидуэлл стала совершенно невыносимой, впрочем, она и всегда была такой, даже до гибели на войне старшего сына. Она родилась в эпоху, когда дочери были послушны и знали свое место, с матерью держались почтительно, во всяком случае до замужества, а после замужества во всем слушались мужа – хотя это вовсе не значило, что миссис Спидуэлл была покорной супругой. В детстве Вайолет с братьями удавалось ускользать от слишком пристального внимания матери, они всегда играли вместе, сплоченной компанией, а вождем выступал совсем не строгий Джордж. Миссис Спидуэлл частенько поругивала Вайолет за то, что она ведет себя как мальчишка.
– Вечно у тебя коленки расцарапаны, вечно ты ходишь непричесанная… А еще эта твоя идиотская страсть к книжкам. Боюсь, ты никогда замуж не выйдешь, – заявляла она.
Мать и не догадывалась о том, что, когда начнется война, найдется кое-что похуже книжек и расцарапанных коленок, что помешает дочери выйти замуж.
Когда Вайолет выросла и еще был жив отец, она находила в себе силы держаться, тем более что отец умел разряжать атмосферу и переводить на себя раздражение матери. Он вскидывал за ее спиной брови, улыбался дочери, мягко пошучивая, когда это было уместно. Но когда его не стало, у миссис Спидуэлл, кроме дочери, не оставалось иного объекта для критического взгляда – младший сын Том уже несколько лет был женат, жил своим домом и тем самым избежал этой участи. Вот тогда-то Вайолет пришлось в полной мере познать всю тяжесть материнского внимания.
Как-то раз вечерком они сидели возле камина, и Вайолет принялась подсчитывать поводы для недовольства и жалоб своей матери.
«В комнате почему-то темно. Радио что-то бормочет, не разобрать. Чего это они смеются, разве это смешно? Приправа для салата на ужин наверняка уже скисла. Какая у тебя жуткая прическа, неужели нельзя завить волосы? Ты что, потолстела? Я совсем не уверена в том, что Том с Эвелин должны отдавать Марджори в эту школу. Что бы подумал об этом Джеффри? Боже мой, опять этот дождь! В коридоре так и тянет сыростью».