Лаптин тяжело опустился на стул. Руки его била крупная дрожь.
— Ну как, — продолжал Елистратов, — начнем с племянника?
— Что племянник? — горестно вздохнул Лаптин. — Племянник — отрезанный ломоть. Что я могу о нем сказать? Он был хорошим мальчиком, но рано осиротел. Рос без родителей. Один я у него оставался, а что мог сделать такой старый пень? Мальчик стал дурить, связался с плохой компанией. А тут война, немцы… Ну он и покатился. Крутился все около немцев, а как их погнали — исчез. Как в воду канул… Вы знаете? — Голос Лаптина предательски дрогнул. — Он ведь один у меня был. Один…
— Ай, ай, ай, ай! — желчно усмехнулся Елистратов. — Какие нежности при нашей бедности! Какие мы чистенькие, какие невинненькие. Бросьте вилять! — внезапно изменил тон Елистратов. — Нечего мне байки рассказывать. Давайте показания о своей работе на немцев вместе с племянничком, о листовках…
— Я на немцев не работал, — нехотя сказал Лаптин. — Ни о каких листовках не знаю…
— Так-таки и не работали? И о листовках не знаете? Ну, а племянник ваш, он работал на немцев?
— Да. То есть мне так казалось.
— Как это «казалось»? Говорите точно: работал или нет?
— Ну, работал…
— Уточняю: ваш племянник был изменником Родины, предателем, сотрудником фашистской разведки. Так?
— Может, и так, почем я знаю?
— Не крутите! Повторяю вопрос: вам что, неизвестно, что ваш племянник работал в разведке? Это весь Энск знал!
— Ну, раз весь Энск… Получается, работал.
— А вы в это время связь с племянником поддерживали, встречались?
Вопросы Елистратова, четкие, отрывистые, требовавшие точного, незамедлительного ответа, сыпались пулеметной очередью, разили Лаптина. Старик был подавлен, оглушен. Он, конечно, встречался с племянником во время фашистской оккупации и не собирался этого отрицать. Лаптин хотел было рассказать, как племянник пытался ему помочь продуктами, но он с негодованием отверг эту помощь, как он пытался уговорить его порвать с немцами, но Елистратов и слушать не стал. Связь с племянником, сотрудником фашистской разведки, поддерживал? Поддерживал! Остальное Елистратова не интересовало.
Сотрудник Энского управления КГБ, молча сидевший сбоку от Елистратова, все больше терялся.
— Товарищ майор, — обратился он наконец к Елистратову, — так нельзя. Я не понимаю…
— А не понимаете, так не вмешивайтесь, — огрызнулся тот.
— В таком случае разрешите быть свободным, — поднялся с места молодой работник. — Боюсь, мое присутствие тут лишнее.
Елистратов криво усмехнулся и кивнул головой:
— Можете идти.
Дверь за оперативным работником закрылась. Елистратов с минуту посидел в задумчивости, молча, подперев подбородок руками, затем упрямо тряхнул головой и возобновил допрос:
— Когда вы начали сотрудничать с немцами, с фашистской разведкой?
— Я с немцами не сотрудничал…
— Не лгите! Вы во время оккупации работали в мастерских, в порту? В тех, кстати, где подвизался и ваш племянник?
— Да.
— Мастерские принадлежали кому? Немцам? Военной разведке? Разве не так?
— Я этого не знаю.
— Не знаете, что мастерские принадлежали немцам? Шутить изволите?!
— Нет, это, то есть, что мастерские принадлежат немцам, я, конечно, знал, а вот насчет разведки…
— Что мастерские принадлежали разведке, знаем мы. Значит, на кого же вы работали: на немцев, сотрудничали с фашистской разведкой?
Лаптин удрученно развел руками:
— По-вашему получается, что сотрудничал.
— По-моему? А по-вашему?
Лаптин молчал.
— Ну, — продолжал Елистратов, — вы и теперь будете отрицать свою измену?
— Пишите что хотите, — устало, с полным безразличием махнул рукой окончательно сломленный Лаптин. — Все подпишу.
— Что значит: «Что хотите», «Все подпишу»? Вы эти штучки бросьте! Я записываю ваши, только ваши показания. Зарубите это себе на носу. Подпишите здесь, здесь и здесь. — Следователь поочередно придвинул к Лаптину одну за другой страницы протокола допроса. Тот, не глядя, все подписал. — Так. Поехали дальше. — Елистратов с деланной бодростью потер руки. — Теперь я попрошу вас рассказать о ваших сообщниках. С кого хотите начать?
— Как вам будет угодно.
— Что ж, начнем, пожалуй, с Рыжикова. Прошу.
— Рыжикова? — с недоумением спросил Лаптин. — Но кто такой Рыжиков?
— Бросьте Ваньку валять! — повысил голос Елистратов. — Опять за прежнее принялись? Он, видите-ка, Рыжикова, инженера радиозавода, не знает! А сам какую-нибудь пару дней назад битый час болтался с ним по набережной, ведя конспиративные разговоры. Будете говорить?
Лаптин невесело усмехнулся:
— Ах, инженер! Откуда мне было знать, что его фамилия Рыжиков? Мы с ним познакомились совсем недавно, случайно, в магазине радиоизделий…
— Где вы познакомились, — резко перебил Елистратов, — следствие пока не интересует. Рассказывайте о своих шпионских делах с Рыжиковым.
— Какие шпионские дела? — изумился Лаптин. — Я делаю на досуге маленькие приемники, мастерю кое-что, а детали не всегда достанешь. Когда толкался в магазине, этот человек — Рыжиков, значит? — заговорил со мной. Узнал, чем я занимаюсь, и обещал принести кое-какие детали, дефицитные, в обмен на махонький радиоприемничек. Вот в понедельник мы с ним в порту и встретились.
Губы Елистратова искривила желчная усмешка. По всему было видно, что у него наготове новый ядовитый вопрос. Однако задать его Елистратову не удалось. Дверь внезапно распахнулась, и стремительно вошел сотрудник Энского управления КГБ, покинувший кабинет Елистратова полчаса назад.
— Товарищ майор, — произнес он, с трудом сдерживая волнение, — вас приглашает к себе полковник… — Он назвал фамилию одного из руководителей Энского областного управления КГБ. — Просил, если можно, прибыть поскорее, без задержки. И материалы просил с собой захватить.
— Но, позвольте… — начал Елистратов.
— Товарищ майор, — настойчиво повторил молодой чекист, — мне приказано передать вам просьбу полковника, настойчивую просьбу… Я только выполняю приказание руководства.
Елистратов молча передернул плечами, подчеркнуто медленно собрал в папку страницы протокола допроса, взял папку под мышку и вышел из кабинета, демонстративно хлопнув дверью.
Глава 9
Большую часть того дня, когда Елистратов допрашивал сначала бывшего владельца типографии, затем Лаптина, Миронова в Управлении КГБ не было. Он находился в городе: занимался делом Рыжикова. Чем больше Андрей присматривался к Рыжикову, чем шире становился круг сведений, собранных об этом человеке, тем тверже складывалось у Миронова убеждение, что Рыжикова надо попросту вызвать и впрямую допросить о Корнильевой. Такой мелкий и трусливый человечишка, если и солжет в официальном разговоре с представителем власти, так в мелочах. На серьезную ложь не пойдет — побоится. А если и солжет поначалу, так упорствовать в своей лжи не будет. Скрыть же свою связь с Корнильевой ему невозможно: тут у Миронова все карты в руках. Еще бы какая-нибудь зацепка, предлог, который помог бы скрыть от Рыжикова истинную причину его вызова, и можно действовать… Но такой зацепки пока не было.
Решив посоветоваться с одним из руководителей Управления КГБ, Миронов в четвертом часу дня вернулся в управление и направился к полковнику. Не успел он, однако, толком начать разговор, как появился оперативный сотрудник, работавший совместно с Елистратовым. На нем лица не было.
— Товарищ полковник, — сказал он прерывающимся от волнения голосом, — разрешите? Прошу извинить, но у меня срочное… Очень срочное…
Едва молодой чекист начал докладывать о вызове Елистратовым Лаптина и характере, который принял допрос, как Андрей понял, что опасения его были не напрасны: Елистратов «сорвался». Да еще как!..
Между тем оперативный работник, отвечая на спокойные, вдумчивые вопросы полковника, постепенно успокоился и толково, обстоятельно доложил сначала о допросе владельца типографии, а затем о том, что сейчас, в данную минуту, Елистратов недостойными методами вымогает у Лаптина признание в изменнической деятельности.