Миронова вдруг взяла оторопь от внезапно мелькнувшей догадки. Он открыл было рот, собираясь высказать свои соображения, но Скворецкий решительно поднял руку:
— Не спеши, Андрей, не спеши. Знаю, что хочешь сказать, все знаю, но спешить не следует. Прежде всего нужно точно установить, — полковник подчеркнул слово «точно», — чьи это вещи, а потом будем делать выводы. Только так. Мы тут как раз перед твоим приходом советовались с Василием Николаевичем, как это лучше сделать.
— Зеленко? — спросил Миронов. — Пригласить Зеленко и показать вещи ей?
— Нет, — решительно возразил полковник, — не Зеленко. Левкович. Надо ее вызвать. Левкович издавна убирает квартиру Черняева, являлась чем-то вроде домашней работницы в семье Черняевых. Вещи Черняева, а кстати и его бывшей жены, она знает лучше, чем Зеленко. Вот ее и нужно привлечь к этому делу. Только осторожно, предупредив строго-настрого, чтобы до Черняева не дошло. Беседовать с Левкович лучше, пожалуй, Луганову. Ты-то ведь с ней уже встречался. Что ты — сотрудник органов госбезопасности, она не знает, и раскрывать это перед ней не следует. Так что — Луганов. Ну как, согласны?
Выслушав указания полковника, Луганов с Мироновым было поднялись и направились к двери, но Скворецкий внезапно задержал Андрея. Выйдя из-за стола, Кирилл Петрович прошелся по кабинету и остановился против Миронова, пристально глянув ему в лицо.
— Что-то ты, брат, последнее время мне не нравишься: вон как осунулся. Нервничаешь? Да и ешь небось из рук вон. Обедаешь-то хоть каждый день или бывает и всухомятку? На ходу?
Миронов смутился.
— Есть грех, Кирилл Петрович, обедать успеваю не всегда: ведь столовая «от» и «до»… А насчет нервов? Приятного, конечно, мало, когда одно за другим сыплется: сначала эта история с Савельевым, теперь — убийство… Но на нервы не жалуюсь, не приходится жаловаться — такая уж наша должность!
— То-то, — наставительно сказал Скворецкий. — Ты мне смотри… И обедать надо, и спать…
— Постараюсь, — улыбнулся Андрей. — Можно идти?
— Идти, конечно, можешь, только вот что: обеды обедами, а ты докладную в Москву о результатах поездки Луганова в Воронеж, к тетке Корнильевой — как ее? Навроцкая? — послал? Нет? Напрасно. Ну что ж, что меня не было: мог и сам послать, без меня. Тут Василий Николаевич мне рассказывал — есть кое-что любопытное. Надо доложить Москве, обязательно надо. Одним словом, берись и пиши.
— Слушаю, Кирилл Петрович, сделаю. Вот пойду пообедаю, — Миронов рассмеялся, — и тут же напишу.
Скворецкий расхохотался в ответ и погрозил Миронову пальцем. Андрей направился к выходу, но, когда он уже брался за ручку двери, полковник внезапно его окликнул:
— Знаешь, Андрей, говоря по совести, меня эта история с убийством здорово заинтересовала. Вдруг действительно окажется, что это Корнильева, а? Ну, иди, иди…
Андрея этот вопрос волновал не меньше, чем Кирилла Петровича, но ответа пока не было. Хочешь не хочешь, а надо было набраться терпения и ждать заключения специалистов. Ждать — это тоже надо уметь…
Выйдя от Скворецкого, Андрей направился к Луганову. Почти одновременно с ним в кабинет вошел оперативный работник, которому было поручено проверить в городских бюро объявлений, не давал ли кто заявки на объявление, текст которого совпадал бы с текстом записки, найденной у Савельева. По выражению его лица было видно, что время он потратил не зря. Так оно и оказалось. Объявление, где речь шла о кульманах и чертежных досках, было обнаружено в городском бюро объявлений. Текст был идентичен тексту записки.
Лейтенант выяснил, что заявка была подана на прошлой неделе Черняевым.
— Когда вывешено объявление, где? — быстро спросил Миронов.
— Оно еще не вывешено, товарищ майор. Там же очередь. Собираются вывесить завтра. А вывешивают они возле бюро, на специальном щите. Улица Петровского, двадцать три.
— Черняев, когда делал заявку, не просил вывесить объявление поскорее, не торопил их? Вам удалось это выяснить? — поинтересовался Миронов.
— Выяснил. Он их не торопил. Наоборот. Сам насчет завтрашнего числа договорился. Знал, очевидно, что есть очередь.
— Скажите, — продолжал расспрашивать Миронов, — а раньше в этом бюро Черняев не бывал, не сдавал объявлений?
— Трудно сказать. Я пытался выяснить — осторожненько, конечно, — но там столько народу бывает, что сотрудники бюро если кого и запомнят, так разве того, кто уж очень оригинальное объявление подает. А тут что? Столы. Строительная организация. Ничего особенного. Таких объявлений сотня на неделе бывает. Не запомнил там никто Черняева. Одни говорят — бывал, другие — наоборот: впервой, мол, приходил. Вот и разбери тут, как оно на самом деле было.
— Чудно, — заметил Луганов, когда лейтенант вышел. — Объявление-то самое обычное, любой курьер, любой посыльный может такое подать, а подает один из руководителей крупного строительства. Нет, право слово, чудно!
— Знаешь что, — решил вдруг Миронов, — пойду-ка я к начальнику управления, к Кириллу Петровичу, и договорюсь, чтобы с завтрашнего утра — ведь объявление завтра вывесят? — кто-нибудь присмотрел за доской. Глядишь, и увидим того, кто поинтересуется этим объявлением. Может, не так все это просто. Как считаешь?
Миронов тут же направился к начальнику Управления КГБ и доложил ему историю с объявлением. Кирилл Петрович, выслушав Андрея, одобрил его предложение и выделил оперативного работника, поручив ему присматривать за доской объявлений.
Вернувшись к себе, Миронов начал писать докладную записку в Москву. Посидеть над запиской ему пришлось основательно, и докладная была закончена только к вечеру. Андрей собрался было нести ее на машинку, как дверь внезапно распахнулась и на пороге появился Луганов.
— Ну, Андрей Иванович, не знаю, что тебе и сказать, — возбужденно заговорил Василий Николаевич, падая в кресло и тяжело отдуваясь. — Черняев-то!..
— Что такое? — спросил Миронов, невольно заражаясь волнением Луганова. — Что там еще стряслось? Чего ты пыхтишь как паровоз?
— Запыхтишь тут… Рысью к тебе бежал, да оно того и стоило. Сейчас все выложу, дай дух переведу. Так вот: были мы с Левкович на вокзале, в камере хранения. Я прямо сейчас оттуда. Ну, этот самый черняевский чемодан она опознала. И вещи тоже. Всё опознала…
— Что значит — опознала? Как опознала?
— Да очень просто. Едва я ей показал чемодан, как она за голову схватилась: «Откуда, говорит, здесь этот чемодан, вещи? Как сюда попали?» А сама вся трясется.
Я, естественно, спрашиваю: «Чего, мол, здесь такого, что этот чемодан на вокзале, почему вы так волнуетесь?» — «Да как же мне не волноваться, — отвечает Левкович, — чемодан-то это Ольги Николаевны, хозяйки моей! Она с ним еще весной на курорт уехала. И вещи ее. Никак, с ней что приключилось?» И в слезы.
— Василий Николаевич! — вскочил с места Миронов. — Василий Николаевич, да ты понимаешь, что говоришь? Понимаешь?
— Превосходно понимаю, Андрей Иванович, еще как понимаю. Ты дальше слушай. А дальше так: принялся я расспрашивать Левкович: как, мол, и что, не ошиблись ли вы, часом? Может, просто похож чемодан и вещи похожи? Ну, она даже обиделась. «Помилуйте, говорит, да как я могу ошибиться, когда сама помогала Ольге Николаевне вещи в чемодан укладывать? В этот самый. Коли сомневаетесь, могу хоть сейчас сказать, что лежит в чемодане».
— Ну?
— Что — ну? Сказала. Не разбирая чемодана, не глядя, чуть не все вещички перечислила. До последней.
— Ведь это… — глухо проговорил Миронов. — Это же… А мы-то еще о безопасности этого мерзавца думали, оберегать его собирались. — Он взялся за телефон и набрал номер начальника угрозыска: — Товарищ полковник? Миронов говорит. Из КГБ… Так… Понятно… Спасибо большое.