Черняев передернул плечами.
- А я-то чем могу помочь? Ведь эту, как ее, Самойловскую, я едва знаю. Познакомил меня с ней несколько лет назад кто-то из сослуживцев, не помню уж кто, когда я искал квартиру. Самойловская имела знакомых, заинтересованных в обмене жилплощадью, и выступила в роли посредницы не бескорыстно, конечно. Вот, собственно говоря, и все наше знакомство. Несколько дней назад я случайно встретил ее на улице. Самойловская поинтересовалась, не может ли быть чем-нибудь полезной, а у меня вещи, самый вид которых - вы понимаете? - ну, что ли, угнетал меня. Я возьми и спроси Самойловскую: мол, так и так, не могли бы продать кое-какие женские вещи. Она согласилась, а потом московская милиция схватила ее, как воровку. Нелепость!
- Простите, - перебил Черняева Миронов, - я вас не вполне понял. Вы говорите, что поручили Самойловской продать ваши вещи, но ведь вещи-то это были не ваши, а женские?
Черняев с недоумением поглядел на Миронова, затем на Луганова.
- По-моему, в прошлый раз, - внушительно, отделяя одно слово от другого, произнес он, адресуясь исключительно к Луганову, - я достаточно ясно сказал, что вещи принадлежали моей бывшей жене Ольге Величко. Вы при этой беседе присутствовали? Еще вопросы будут?
- Помилуйте, Капитон Илларионович, зачем же так официально? - воскликнул Луганов. - Мой помощник, - он кивнул в сторону Миронова, - не был при нашей предыдущей беседе, о которой я сообщил ему очень кратко. Все мы, собравшиеся здесь, заинтересованы в одном: выяснить все, что связано с Самойловской. Я, например, отнюдь не уверен, что она сбывала только ваши вещи. Без вашей помощи разобраться очень трудно. Вы согласны?
Черняев молча кивнул.
Луганов и Миронов ознакомили Черняева со списком вещей, изъятых у Самойловской. Тот небрежно пробежал его, предупредив следователей, что «инвентаризацией» гардероба своей жены никогда не занимался. Самойловская сама, по его словам, отобрала в шкафу и чемоданах то, что считала возможным продать, остальное он подарил ей «в знак благодарности». Таким образом, по уверению Черняева, он не мог точно определить, только ли вещи его бывшей жены были изъяты у Самойловской.
- Еще один вопрос, - осторожно сказал Миронов, - вы не могли бы рассказать поподробнее о прошлом вашей бывшей жены, ее знакомых, друзьях?
- А с какой, собственно говоря, стати это вас интересует? - сухо спросил Черняев. - Какое это имеет отношение к делу?
Миронов не спешил с ответом: показать Черняеву записку? Сказать, что его бывшая жена внушает подозрение? Нет, нельзя.
- Видите ли, - неторопливо заговорил он, - как я понял из ваших слов, вам неизвестно, каким путем попали к вашей бывшей жене заграничные вещи и старинные украшения. Так? Не исключено, что ответ на этот вопрос таится в прошлом вашей жены, в ее окружении. Вам ясно?
- Куда уж яснее! - горько усмехнулся Черняев. - Только прошлого Ольги я почти не знаю. Да и насчет ее знакомств толком сказать ничего не могу…
- Позвольте, - возразил Миронов, - ведь вы прожили с Ольгой Николаевной около двух лет и так-таки ничего не знаете? В таком случае не могли бы вы рассказать, как познакомились со своей бывшей женой, при каких обстоятельствах?
- Что же интересного я могу вам сказать? - недовольно спросил Черняев. - Как я познакомился с Ольгой Николаевной?.. Конечно, если вы настаиваете…
Миронов молча кивнул.
Начав рассказывать историю своего знакомства с Ольгой Величко, Черняев разволновался, заговорил сбивчиво:
- Ольга… С Ольгой… Мы познакомились в Сочи, где я отдыхал накануне моего переезда в Крайск.
В специальном лечении я не нуждался. Купание, прогулки - вот и все, что мне требовалось. Так прошла неделя, другая, и мне стало скучно. Я решил было махнуть на Сочи рукой и ехать назад, на работу, как случись тут моим соседом по палате один майор. Мы быстро подружились, и жизнь стала сноснее. Вот через него-то я и познакомился с Ольгой Николаевной Величко.
Черняев на минуту умолк.
- Расскажу вам, как это произошло, - продолжал он. - Прогуливались мы однажды вдоль берега. Дело было к ночи. Луна светила - хоть книгу читай. Проходя мимо «грибка», стоявшего на отлете в гуще кустарника, мы услышали приглушенный разговор. Говорили двое - мужчина и женщина, и, надо сказать, в весьма повышенных тонах. Мы решили было уйти, но в этот момент послышался звук пощечины и на тропинку выскочила женщина. Она была молода и, как я успел заметить, очень хороша. Не знаю, может быть, тут сыграла роль вся обстановка этой встречи, но только, простите мне это избитое выражение, я почувствовал, что погиб. Да, погиб.