Худо приходилось Сергунькиной бабушке. Одна забава у старухи осталась — чайку попить, а война и этого её лишила.
— Был бы жив мой Петрован, — говорит как-то она про Сергунькиного деда, — он бы живо петель наставил, зайцев наловил. В охотничьей лавке за них сколько хочешь чаю дают. Хоть фунт.
Слушает Сергунька эти бабушкины слова да на ус мотает. Ему хоть и девять лет, а один мужик в доме остался. Отец на войне. Приходится соображать.
Раздобыл Сергунька проволоки, стал из неё петли на заячьи тропки ставить. Не вышло дело: не попадаются косые. А у Петьки Чебакова что ни день, то заяц. И по два на дню ловились.
Решил тогда Сергунька расспросить Петьку, из какой проволоки он петли делает, как их ставит, где места выбирает. А Петька с хитрецой парень был. Зажимистый.
— Слово тайное знаю, вот и ловлю.
Не поверил этому Сергунька, а всё-таки попросил его:
— Скажи мне это тайное слово, Петя!
А тот опять увильнул:
— Как я тебе его скажу, когда оно наше родовое — чебаковское, дедовское? И потом, если это слово в одной деревне будут знать двое, тогда ни у которого зайцы попадаться не будут.
«Ну ладно, — решил тогда про себя Сергунька. — Скоро четверть кончается. У меня по арифметике тоже «тайное слово» найдётся».
Недолго ждать пришлось. Замаячил конец четверти. А у Петьки в тетрадке одни «гуси-лебеди» о двух крыльях летают: двойки. И в четверти «гуся» обещают. Как такой табель Петька отцу на фронт перепишет? Чем рапортовать будет? Не зайцами же!..
Петька к Сергуньке кинулся:
— Скажи, Сергуня, как это ты по арифметике только пятёрки получаешь?
Сергунька, не будь плох, отвечает:
— Слово тайное знаю, вот и получаю.
Не стал Петька дальше расспрашивать и повёл товарища в берёзовый перелесок. Показал ему, из чего он петли делает и как их ставить нужно.
Понял Сергунька, что у него было плохо, и тут же смекнул, из чего он может сделать петли ещё лучше. А потом так натаскал Петьку по арифметике, что для него и четвёрка не в новость стала.
А у Сергуньки охота хорошо пошла — и по три зайца за ночь ловил. А дома об этом ни слова. Зачем до поры до времени говорить! Могут и хвастунишкой назвать.
Снесёт свою добычу Сергунька в охотничью лавку — там её в книжку запишут. Копит охотник зайцев на фунт чаю да на пять пачек пилёного сахара. Сразу чтобы. Что там по осьмушке чай таскать, — пускай бабушка полной горстью его заваривает и сахар не растягивает по куску на два дня.
Всё гладко шло, да только Сергунькина мать сказала, что у гитары струны пропали. Все семь. А ей без гитары — как бабушке без чаю. Когда матери бывало совсем невмоготу, когда письмо с фронта долго не приходит, запрётся она в маленькой горенке и начнёт струны перебирать да тосковать тихим голосом по Сергунькиному отцу. Попоёт, поплачет, и легче ей станет. Отойдёт.
Косится мать на Сергуньку, а спрашивать не спрашивает. Но всё-таки однажды сказала:
— Не могли же струны сами по себе с гитары сняться и уйти!
А бабушка на это своё слово вставила:
— Конечно, не могли. Не иначе, что домовой их унёс. Кому же больше? Ну, да беда не велика. Побалуется озорник и опять их на гитару натянет.
И вот пришло утро. Бабушка поднялась раньше всех:
— Батюшки! На гитару струны вернулись!
Потом смотрит — на столе восемь осьмушек грузинского чаю красуются в виде буквы «С». И тут же пять пачек пилёного сахара разложены.
Радости было на весь дом. Каких только ласковых слов не сказала Сергуньке бабушка! И мать тоже. Особенно когда она на гитаре струны увидела. А потом смотрит — одной струны нет. Самой тонкой.
— Как же это так? — говорит. — Почему же наш озорник домовой не все струны отдал?
Теперь Сергуньке таиться было больше не для чего, и он прямо сказал:
— Мама, тонкую струну заяц оторвал вместе с кустиком, к которому она была привязана. Видно, большой заяц был. Русак.
— Жалко, — говорит мать, — такую струну: она самая главная.
Тут бабушка поднялась с лавки и опять своё слово вставила:
— Плохо ты видеть, Анна, стала! Твоя самая главная, самая тонкая струна за столом сидит, чай с пилёным сахаром пьёт, — сказала старуха и кивнула на раскрасневшегося от чая и бабушкиной похвалы Сергуньку.
...Через два дня на гитаре появилась недостающая струна. И никто не мог понять, откуда могла она взяться. Даже дотошный Сергунька и тот доискаться не мог, кто это сделал.
А сделал это Петька Чебаков. Тайно. Захотелось, видно, парню стать не хуже товарища и тоже звенеть «тонкой струной».
Славка
У агронома в колхозе «Ленинские искры» подрастал сын Славик. Когда мальчику исполнилось шесть лет, он заявил отцу:
— Папа, я тоже хочу быть агрономом. Я тоже, как и ты, хочу выращивать хорошую пшеницу.
— Это очень приятно, — согласился отец. — Давай я отведу тебе поле.
И агроном отвёл своему сыну поле в палисаднике перед окнами дома, где они жили. Поле мальчику показалось очень небольшим. Оно было в один метр длиной и в один метр шириной — квадратный метр.
— Это не беда, — сказал отец. — И на этом поле можно вырастить знаменитую пшеницу.
Вскоре мальчику было показано, как нужно рыхлить землю, на какую глубину засевать маленькую пашню пшеничным зерном и как нужно за ней ухаживать.
Когда появились всходы, Славик очень обрадовался. Он тщательно пропалывал их, а когда земля подсыхала, поливал своё крошечное поле из маленькой лейки.
Пришло время убирать урожай. Славик вместе с отцом срезал колосья, а затем занялся молотьбой. Молотили дома, на столе. Молотили карандашом, выбивая из каждого колоска зёрна.
Зёрен оказалось много. Ими можно было засеять всю землю палисадника.
Но отец сказал:
— Давай посеем только лучшие зёрна.
И Славик стал отбирать лучшие зёрна пшеницы — самые большие, самые пузатенькие. Нелегко было перебрать весь урожай. Не один час потратил Славик в долгие зимние вечера на сортировку зерна. Лучшие взял для семян, а остальные скормил уткам и голубям.
Пришла весна.
Весной Славик снова перебрал отобранные семена и снова вместе с отцом взрыхлил и удобрил своё маленькое поле. Теперь уже отец работал меньше и меньше указывал.
Весело зазеленели всходы. Выше поднялись стебли. И понятно почему: поле было засеяно лучшими из лучших семенами. А когда появились большие колосья и стали наливаться тяжёлым зерном, Славик часами просиживал у своего поля. Он не мог дождаться урожая. Очень ему хотелось узнать, каким будет на этот год зерно.
Но однажды пошёл дождь с крупным градом. И Славик заплакал. Он боялся, что град погубит урожай, a поле закрыть было нечем. Но бабушка бросила через окно большой отцовский зонт, и мальчик раскрыл его над полем. Град больно хлестал Славика, потому что сам-то он был не под зонтом. Он держал зонт на вытянутой руке над своим полем. Из глаз Славика катились слёзы. Но Славик не уступил граду, не ушёл с поля.
— Ты настоящий мужчина, — сказал ему отец. — Только так и можно было защитить дорогие семена.
Чудесный урожай собрал Славик на вторую осень.
Теперь он уже знал, как нужно подсушить колосья, как их обмолотить, легонечко постукивая по ним карандашиком.
Не дожидаясь совета отца, Славик отобрал самые крупные зёрна. Их нельзя было сравнить с прошлогодними. Те были куда мельче и легче.
На третий год Славик засеял поле самостоятельно. Он хорошо удобрил землю. Хорошо взрыхлил и засеял два квадратных метра. Он переходил уже во второй класс, и ему было под силу справиться с таким опытным полем. И он справился. К тому же ему помогал школьный товарищ.