- Откуда Кадроу узнал, что ты пыталась арестовать Фуркейда? Он уже с тобой говорил?
- Адвокат оставил сообщение на моем автоответчике утром, пока я бегала.
- Но ты с ним не говорила? - уточнил шериф.
- Нет.
- Ты говорила Ренару, что арестовала Фуркейда?
- Нет.
- Ты говорила с Фуркейдом в присутствии Ренара?
- Ренар был без сознания.
- Значит, Кадроу блефует, мерзкий сукин сын, - пробормотал себе под нос Гас. - Ненавижу его. Мне плевать, что он умирает. Лучше бы этот паразит поторопился и освободил нас от себя. Ты написала рапорт?
- Еще нет.
- И не пиши. Если ты начала что-то записывать, все порви.
- Но Ренар выдвинет обвинения...
- Но это не значит, что мы должны облегчать ему жизнь. Давай, запиши его жалобу, составь предварительный рапорт, но не упоминай об аресте Фуркейда. Этого не было. Оставь свои инициалы на рапорте и принеси бумаги ко мне в кабинет. Я персонально буду заниматься этим делом, - добавил он, словно уже репетируя фразу для будущего официального заявления. - Чудом избежавший наказания преступник пытается оговорить моего сотрудника. И не надо так на меня смотреть, Бруссар. - Шериф обвиняюще ткнул в нее пальцем. Мы не делаем ничего, что Кадроу не сделал бы для ублюдка, чьи интересы он представляет.
- Значит, мы ничем не лучше их, - тихо сказала Анни.
- Черта с два, - возразил Ноблие, протягивая руку к телефону. - Мы хорошие парни, Анни. Мы работаем на Правосудие. Просто оно не всегда хорошо видит из-за этой своей повязки на глазах. Ты свободна, Бруссар.Женская раздевалка в офисе шерифа округа Парту изначально была кладовкой. Когда в шестидесятых годах это здание строилось, женщины в департаменте не работали, и не видящие дальше своего носа шовинисты не предусмотрели такой возможности. В результате у мужчин-полицейских в раздевалке был душ и просторная комната отдыха, а их коллеги-женщины довольствовались бывшей кладовкой для швабр. Раздевалка имела неприглядный вид - голая лампочка под потолком, четыре узких металлических шкафчика, дешевенькое зеркало без рамы над крошечной фаянсовой раковиной.
Когда Анни впервые пришла на службу, кто-то проделал дырку из мужской раздевалки в футе слева от зеркала. Теперь Анни периодически осматривала комнату на предмет новых дырок и замазывала их шпаклевкой, которую хранила в своем шкафчике вместе с шоколадными батончиками. Она была единственной женщиной - помощником шерифа, которая пользовалась раздевалкой регулярно, и единственной женщиной - патрульным офицером. Анни считала эту комнату своей собственной и попыталась как-то украсить ее. Она принесла искусственную пальму в горшке и обрезок ковра, чтобы прикрыть цементный пол.
Анни села на складной стул и посмотрела на папку, лежащую у нее на коленях. Она слишком далеко зашла, когда прошлой ночью напечатала рапорт об аресте Фуркейда. Когда она села дома за машинку и изложила все черным по белому, у нее появилось ощущение хотя бы минимального контроля над ситуацией. Поздно ночью к ней пришло и минимальное чувство уверенности. А утром шериф Ноблие уничтожил и то и другое. Он хотел, чтобы Анни солгала и составила фальшивый рапорт.
- И всем, кроме меня, ситуация кажется нормальной, - пробормотала Анни себе под нос.
Ей стало тревожно, неуютно, во рту появился горький привкус. Она вышла из раздевалки и пошла по коридору.
Сержант Хукер многозначительно округлил глаза, когда Анни прошла мимо стойки дежурного:
- Посмотрим, сможешь ли ты сегодня арестовать преступников, Бруссар.
Анни не стала ему отвечать, но, расписываясь в книге ухода, заметила:
- В три часа я должна быть в суде.
- Да что ты говоришь? И как, ты выступаешь за нас или против?
- Дело Ипполита Граньона, грабеж, - невозмутимо ответила она.
Хукер хмуро посмотрел на нее своими поросячьими глазками.
- Твой рапорт должен быть на столе у шерифа к полудню.
- Да, сэр.
Ей следовало бы отправиться в кабинет и немедленно написать отчет, но она не в состоянии была сделать это сейчас. Анни вышла из здания и вдохнула влажный воздух.
Дождь кончился к пяти утра. Анни пролежала всю ночь без сна, прислушиваясь к шуму ливня, бьющего по крыше. Наконец она отказалась от мысли заснуть, заставила себя встать и поработать с гантелями и штангой, придававшими второй спальне в ее доме такой экзотический вид.
Делая зарядку, она наблюдала, как занимается заря над бухтой Ачафалайя. Иногда по утрам солнце напоминало огненный шар, а небо приобретало такие яркие оттенки розового и оранжевого, что казалось, оно плавится. Этим утром его закрывали тяжелые угольно-серые облака, предвещающие грозу.
Анни подумала, что буря ее вполне бы устроила. Правда, не стоило забывать и о том, что весенняя гроза отгремит и забудется, а с переделкой, в которую она попала, этого не случится.
- Помощник шерифа Бруссар, не могли бы вы уделить мне минуту?
Анни резко обернулась на звук низкого приятного голоса. Ричард Кадроу прислонился к стене здания, запахнув полы своего просторного плаща, словно эксгибиционист, притаившийся на школьном дворе.
- Прошу прощения, но у меня нет времени, - быстро проговорила Анни, сходя с тротуара и направляясь через стоянку к патрульной машине.
- Рано или поздно вам придется поговорить со мной, - адвокат шел за ней по пятам.
- Пусть лучше поздно, мистер Кадроу. Я на службе.
- Вашу службу оплачивают налогоплательщики. Должен ли я напомнить вам, мисс Бруссар, что я и сам аккуратно плачу налоги, финансируя жиры Огюста Ноблие и, следовательно, с технической точки зрения, я тоже являюсь вашим работодателем?
- У меня нет времени на дискуссию. - Анни отперла дверцу машины, другой рукой придерживая папки, блокноты и книжку со штрафными квитанциями. Сержант будет недоволен, если я не справлюсь с работой.
- Сержант? Или шериф Ноблие - за то, что вы со мной беседовали?
- Не понимаю, о чем вы говорите, - солгала Анни, пытаясь открыть дверцу машины.
- Я могу вам помочь? - Кадроу галантно протянул руку.
- Нет, - резко бросила Анни, уклоняясь.
От резкого движения папки и квитанции полетели на землю. Из дела Ренара вывалилось все содержимое. Анни в панике нагнулась, судорожно хватая документы, пока они не разлетелись на ветру. Кадроу присел на корточки и протянул руку к блокноту с записями, столь же привлекательными для адвоката, как кружевное белье для донжуана. Анни выхватила блокнот у него из-под руки и тут же увидела, как его худая, испещренная венами рука потянулась к постановлению об аресте, которое она не подшила в дело и не отправила в бумагорезку.
Анни рванулась вперед, схватила документ и поспешно скомкала его. Она прижала собранные бумаги к груди, неловко поднялась и попятилась к открытой двери патрульной машины.
Кадроу с интересом наблюдал за ней.
- Мне что-то не полагалось видеть, мисс Бруссар?
Пальцы Анни плотнее сжали скомканное постановление об аресте.
- Я должна ехать.
- Вы ведь были на месте преступления вчера вечером. Мой клиент заявил, что вы спасли ему жизнь. Вам потребовалось немало смелости, чтобы остановить Фуркейда. - Адвокат придержал дверцу, пока Анни устраивалась за рулем. Чтобы жить честно, требуется мужество.
- Откуда вам это знать? - пробурчала Анни. - Вы же адвокат.
Насмешливое выражение исчезло с его пожелтевшего лица. Анни почувствовала, как горяч его взгляд, хотя она даже не смотрела на него.
- Злоупотребление властью, злоупотребление служебным положением, злоупотребление общественным доверием - все это ужасные вещи, мисс Бруссар.
- То же самое можно сказать и о преследовании, и об убийстве. И называйте меня "помощник шерифа Бруссар". - Анни повернула ключ зажигания и захлопнула дверцу.
Машина двинулась вперед, и Кадроу пришлось отступить в сторону. Он плотнее запахнул плащ, когда порыв весеннего бриза залетел на стоянку. Болезнь нарушила его температурный баланс, поэтому адвокат теперь либо горел, как в огне, либо дрожал от холода. В этот день Кадроу промерз до костей, но в его душе горел огонь целеустремленности. Если бы он шел чуть быстрее, постановление об аресте Ника Фуркейда было бы теперь у него в руках. Только покровительство Огюста Ноблие спасло его от тюрьмы.