Анни прижала пальцы к губам и попыталась справиться с собой. И тут же Фуркейд оказался рядом с ней, обнял ее, и она уткнулась лицом ему в грудь. Слезы, которые Анни так старалась побороть, ручьем хлынули ему на рубашку.
Ник прижал ее покрепче, что-то нежно нашептывал по-французски, чуть касаясь губами ее лба. Хоть ненадолго он мог дать волю бушевавшим в его душе чувствам. Он прижался щекой к ее макушке и обнял Анни покрепче. Так давно у него самого не было ничего, чем он мог бы поделиться с другим человеком. И мысль, что ему этого хочется, напугала Фуркейда.
Анни тесно прижалась к его груди, зная, как нелегко дается ему нежность. И этот небольшой дар от него значил для нее гораздо больше, чем следовало бы. Слезы высохли на глазах, Анни подняла голову и взглянула на Ника. Он встретил ее взгляд, и Анни подумала было… и сразу испугалась своих мыслей.
Она заметила подарочную коробку, которую оставила на кофейном столике. Внутри оказалась маленькая, но очень изящная камея. Приложенная записка гласила: «Моему ангелу-хранителю. С любовью, Маркус».
Анни даже передернуло от отвращения.
Фуркейд взял у нее из рук коробочку, брошь и карточку и стал внимательно рассматривать.
– Он дарил Памеле подарки, – словно сам себе напомнил Ник. – А потом перерезал телефонный кабель и подсунул дохлую змею в ящик с ручками.
Если на самом деле Ренар преследовал Памелу, то он делал это скрытно, а на людях дарил подарки, выражал свою заботу о ней, предлагал дружбу. Контраст между этими действиями и не позволил полицейским отнестись всерьез к обвинениям Памелы, выдвинутым ею против Ре-нара.
В комнате зазвонил телефон. Анни автоматически взглянула на часы. Половина четвертого утра. Фуркейд молчал, и она позволила включиться автоответчику.
– Анни? Это Маркус. Прошу вас, позвоните, как только сможете. Кто-то только что бросил камень нам в окно. Мама просто вне себя. И Виктор… Я… Я… Анни, может быть, вы сможете приехать? Вам одной не наплевать на нас. Вы так нужны мне.
ГЛАВА 38
Анни поставила джип на стоянке больницы Милосердия и с плоской сумочкой в руках, где лежали брошь и шарф, направилась к зданию. Если Памела кому-нибудь и показывала присланные Ренаром подарки, то только Линдсей. Анни надеялась, что ее состояние улучшилось и с Фолкнер можно будет пообщаться.
В больнице царила утренняя суматоха, по коридорам развозили еду и лекарства. Въедливый запах антисептика смешивался с ароматом тостов и кофе.
Долгая бессонная ночь тяжело далась Анни. Предстоящий рабочий день представлялся ей восьмьюдесятью милями ухабистой дороги. Ей придется выдержать допрос детектива, которому поручили расследовать попытку ее убить. А что, если этим займется Стоукс? Тогда придется пойти к шерифу и попросить его передать дело другому. Причина – она не только подозревает Чеза Стоукса в том, что именно он пытался ее убить, но к тому же еще считает его серийным насильником и убийцей Памелы Бишон. И ей уже больше никогда не придется волноваться ни о Стоуксе, ни о том, что кто-то еще попытается лишить ее жизни. Анни просто не выйдет из кабинета Гаса Ноблие живой.
Анни попыталась представить, как Чез Стоукс крадется в ее спальню, чтобы распять мертвую кошку на стене над ее кроватью, и у нее ничего не получилось. Возможно, у него хватило бы на это злости, но Анни не верила, что Стоукс стал бы так рисковать. И никто другой из офиса шерифа не стал бы.
Тогда кто?
Приезжал Ренар, чтобы оставить ей подарок. Причем делал это дважды, но оба раза ее близкие не видели его.
Анни завернула за угол в отделение интенсивной терапии и столкнулась нос к носу со Стоуксом. Выражение его лица было свирепым. Он налетел на нее, как ястреб, схватил за руку и потащил прочь от сутолоки коридора.
– Какого черта ты здесь забыла, Бруссар?
– А кто тебе поручал следить за посетителями? Я пришла навестить моего агента по продаже недвижимости.
– Да неужели? – ухмыльнулся Чез. – И какую же недвижимость она тебе демонстрирует? Больничную палату?
– Фолкнер моя знакомая. Почему я не могу навестить ее? – с вызовом поинтересовалась Анни.
– Потому что я тебе не разрешаю! – рявкнул детектив. – Потому что от тебя, Бруссар, одни неприятности. И я велел тебе держаться как можно дальше от моих дел. – Еще крепче сжав ее руку, он подтолкнул Анни к стене. – Ты что, думаешь, я только воздух умею сотрясать?
– Не смей мне угрожать, Стоукс, – парировала Анни, пытаясь вырваться. – Ты не имеешь права мне…
На пульте дежурной по отделению интенсивной терапии раздался сигнал тревоги, и две медсестры бросились в палату. Палату Линдсей Фолкнер.
Освободившись наконец от железной хватки Стоукса, Анни подбежала к двери и в ужасе остановилась на пороге. Линдсей билась в судорогах, словно кукла, которую сумасшедший кукольник дергает за веревочки, как ему вздумается. Из ее груди рвался ужасный, нечеловеческий вой. Ему вторил истошный писк мониторов. Три медсестры суетились вокруг Линдсей, стараясь удержать женщину. Одна схватила лопаточку и попыталась засунуть ее в рот Фолкнер, чтобы та не прикусила себе язык. Мимо Анни в палату пронесся врач.
– Господи ты боже мой, – выдохнул за ее спиной Стоукс.
Анни оглянулась. Выражение его лица ничем не отличалось от ее собственного – растерянность, ужас, тревожное ожидание.
Еще один монитор пронзительно засигналил.
– Сердце остановилось!
Одна из сестер повернулась к Чезу и Анни.
– Простите, но вы нам мешаете, – она выпроводила их из палаты. – Пожалуйста, подождите в коридоре.
Стоукс выглядел подавленным. Его обычного цинизма как не бывало.
Анни двумя руками толкнула его в грудь:
– Что ты с ней сделал?
Чез посмотрел на нее так, словно она огрела его дохлой рыбиной по физиономии.
– Что я сделал? Ничего!
– Ты вышел из ее палаты, и спустя две минуты это все началось!
– Потише, ты, – приказал Стоукс, намереваясь снова схватить Анни за руку, но она вывернулась.
– Я вошел, хотел с ней поговорить, – начал объяснять Стоукс, когда они вошли в зал ожидания. – Она спала. Можешь спросить сестру.
– И спрошу.
– Господи, Бруссар, да что с тобой? Ты считаешь меня убийцей? – спросил Чез, у него даже шея покраснела. – Ты веришь, что я могу прийти в больницу и убить женщину? Да ты просто сбрендила!
Он буквально рухнул в кресло, сунув длинные руки между колен.
– Тебе надо провериться. Пусть тебе головку-то просветят. Сначала ты набросилась на Фуркейда, теперь взялась за меня. У тебя просто какая-то мания.
– Вчера Линдсей Фолкнер стало лучше, – стояла на своем Анни. – Я с ней говорила. Почему это произошло? Стоукс пожал плечами:
– Я что, похож на какого-нибудь долбаного Джорджа Клуни? Я тебе не врач из «Скорой помощи». У нее началось что-то вроде припадка, вот и все, что мне известно. Господи, ты хоть помнишь, что ей проломили голову телефоном? Чего ты еще ждала?
– Если она умрет, то дело о нападении переквалифицируют в дело об убийстве, – заявила Анни. Стоукс вскочил:
– По-моему, я уже сотню раз говорил тебе, Бруссар…
– Это убийство, – упрямо повторила Анни. – Если Линдсей Фолкнер умрет в результате полученных травм, нападение превратится в изнасилование и убийство.
– Ну да, ты права, – Чез вытер пот со лба рукавом куртки.
Анни снова подошла к дверям палаты Фолкнер, пытаясь разглядеть, что там происходит. За жужжанием и треском дефибриллятора последовал новый поток приказаний.
– Заряжаю!
– Все убрали руки!
Жужжание, разряд.
– Мы ее теряем!
Они столько раз повторяли процедуру, что, казалось, время и надежда движутся по кругу. Анни застыла, мысленно обращаясь к Линдсей: «Живи, живи. Ты так нам нужна». Но круг прервался. Движение в палате прекратилось.