— Я… понял. Тогда позвольте вас спросить, — его глаза беспокойно бегали, заставляя нервничать саму Марию. — Я надеюсь, что вы ответите мне так же искренне, как и я вам.
Мария смотрела на него с нарастающим чувством беспокойства. Словно стояла на минном поле, где каждый шаг будет означать взрыв. Но этот взрыв будет не здесь, он будет где-то там, в городе, когда он выйдет из её квартиры. Когда та женщина, Ишкуина, встретилась с Марией, она сказала, что его боятся совсем не за красивые глаза. Что он очень опасен и жесток по отношению к своим врагам.
Мария не была дурой. Она была аристократкой, которую воспитывали в среде интриг и ничего не значащих слов, которые порой несли в себе куда больше смысла, чем могло показаться. И понять, что хочет спросить Нурдаулет, не составляло труда.
— Конечно, — с готовностью ответила она.
— Ишкуина, девушка, которая вам это рассказала, она… сделала вам что-то плохое? — стараясь скрыть напряжение, спросил Нурдаулет.
— Что конкретно вы подразумеваете под плохим, кроме того, что она сказала? — сделала Мария невинное лицо.
Ей было противно играть на публику и исполнять какую-то роль, но сейчас она считала это едва ли не своим долгом. Расклад был очевиден: она нравится ему, как надеялась сама Мария; ей сделала плохо та женщина, что была главной среди других; узнав это, он наверняка пойдёт ей мстить. Мария была… да не будут её слова тщеславными, единственным человеком, который мог в данный момент удержать назревающую войну. Если она скажет, что её расписали, как последнюю распутную девку, пусть и очень красиво, или… ей… полизали… он точно отправится мстить. А это значило, что будет криминальная война, которая лишь приведёт к новым жертвам. И Мария не хотела быть причиной смертей, которых точно будет немало. Она вообще не хотела смертей, не хотела, чтоб люди друг друга убивали. Маленькая ложь во спасения десятков людей.
— Она своеобразная личность, Ишкуина. Она, кроме того, что сказала вам правду, делала вам плохо? Может… трогала вас или принуждала к… к… — он покраснел, — к сексу?
— Нет! — наигранно поморщилась Мария, на мгновение напрягшись, чтоб её лицо немножко покраснело будто от смущения.
— Послушайте, Мария, это важно, — настоял он. — Она делала вам плохо, больно или какие-то извращения? Принуждала?
— Нет, — продолжая строить смущение, ответила Мария.
— Вы честно отвечаете мне, Мария?
Будь её воля, ради того, чтоб отвлечь его, попыталась бы склонить Нурдаулета к сексу. Да, она бы пошла на это, чтоб не дать ему сделать то, что могло произойти. Продержала бы столько, сколько потребовалось, чтоб миновать угрозу. Но увидь он её тело, и сразу всё будет понятно. Это будет подобно разорвавшейся бомбе.
— Я скажу вам правду, если вы поклянётесь, что не будете делать… глупостей. Что не станете убивать.
— С чего вы решили…
— С того, что я вас знаю теперь куда лучше. Поэтому прошу — поклянитесь мне в этом, и я скажу вам правду, какой бы горькой она для вас ни была. Поклянитесь, что не будет убийств, не мудет мести за то, что та женщина рассказала мне правду о вас.
Он нахмурился. Чувствовалось, что внутри идёт борьба, Мария буквально чувствовала это.
— Я… клянусь, что не трону её за то, что она вам раскрыла всю правду обо мне, Мария.
— Я поняла, — и Мария распахнула свои честные глаза, придав лицу, как её учили с самого детства, самые искренние черты, после чего мягким доверительным голосом ответила: — Она не тронула меня и пальцем. Я клянусь вам.
Глава 227
Я смотрел в эти большие прекрасные глаза, что искренне взирали на меня, чувствуя в душе что-то тёплое, приятное, возвышенное, и думал — не пытается ли девушка передо мной меня обмануть? Ложь во спасение — разве не метод любой веры, где обман оправдывается благими намерениями? Но и не верить мне не хотелось, ведь Мария всегда была честна со мной, поводов сомневаться никогда не давала и сейчас поклялась мне в лицо.
Что я пытался увидеть в её глазах? Не знаю. Они были такими искренними и честными, что, казалось, вся злость на тупую Ишкуину спадала. У некоторых людей есть дар к чему-то. У Марии если и был дар, то это точно было умение дарить душевное спокойствие. Или это из-за симпатии к ней у меня так всё проявляется.
Когда я только узнал о том, кто рассказал Марии об этом, я серьёзно раздумывал над вопросом — убить её сразу, сделать ей очень и очень больно или немного сократить количество её девочек. И всё потому, что Ишкуина нарушила главный закон, который я всегда старался соблюдать — не втягивать посторонних людей. Только мы, только внутри этой всей братии разборки и только с теми, кто непосредственно так или иначе в этом участвует. Будь это Джек, Фея или, блин, долбанные стукачи в полиции — это одно, но Мария — совершенно посторонний человек. Это нельзя было оставлять ещё и потому, что подобное чревато последствиями. В нашем мире всегда есть последствия. Закроешь один раз глаза, и Ишкуина может повторить это, но уже с кем-нибудь другим, например, с Соней. А она точно повторит, если не прижать суку. Всё должно наказываться, каждый намеренный проступок, чтоб любой знал — за ним следят, всё контролируется и за всё рано или поздно придётся отвечать. Только так можно сохранить порядок в зверинце, где друг друга жрут.