Она включила свет и нехотя оделась. Тянуло прилечь и подремать ещё, веки слипались, голова чугунной болванкой клонилась назад к вмятине на подушке, но приходилось подстраиваться под режим хозяйки. Лена, улыбающаяся, свежая и румяная, пахнущая гелем для душа и шампунем, заглянула в комнату.
– Уж извините, что рано бужу... Сейчас волосы высушу и будем завтракать.
Зашумел фен. Он работал минут десять, а Тамара, прислонившись лбом к холодному стеклу, считала зажигающиеся окошки соседних домов.
Уже одетая, с подкрашенными ресницами и уложенными в узел волосами, Лена хлопотала на кухне, накрывая стол к уютно-домашнему завтраку. Красивые белые чашки с золотыми ободками, сахарница с щипцами, салфеточки, вазочки с конфетами и печеньем, розетки с вареньем, блестящие ложки, вилки и ножи... Больше всего Тамару умилила белая скатерть с вышивкой по краям. Этакий эталонный, идеальный завтрак с глянцевой картинки про семейную жизнь.
– У меня по утрам обычно овсянка на воде и без сахара, но с ложечкой мёда, – сказала Лена, застенчиво улыбаясь. – Будете?
– Что дадите, то и буду, – усмехнулась Тамара.
К овсянке Лена подала гренки в омлете с сыром. Пожалуй, в жизни идеальный завтрак был не таким уж и журнально-глянцевым, даже вполне естественным. Тамаре нравилось сидеть за опрятным, красиво сервированным столом. Сквозило в этом что-то такое девчачье, до мозга костей женское, но и это Тамаре было по душе. Тихая гавань для потрёпанного жизнью «путника в ночи».
– А у вас случайно нет кофе? – спросила она.
– Случайно есть, но я его редко пью, больше люблю чай, – просияв кроткими звёздочками в приветливых глазах, ответила девушка. – Растворимый пойдёт?
Тамара кивнула. Любимый аромат привычно коснулся ноздрей, дразня и пробуждая все чувства, и она с наслаждением склонилась над чашкой.
– А вы у нас в городе в гостях или по работе? – полюбопытствовала Лена.
– Ну, можно сказать... в гостях. Приехала к одному дорогому мне человеку, – нехотя ответила Тамара, отправляя в рот ложку каши, подслащённой мёдом. – Так себе встреча вышла, мало хорошего. – И, чтобы сменить тему разговора, спросила в свою очередь: – А это какое варенье?
– Сливовое, – сказала Лена, гостеприимно подвигая к ней поближе розетку со сладким лакомством. – Угощайтесь на здоровье, очень вкусное, попробуйте.
– У вас дача есть? – Тамара отрезала и сунула в рот кусочек поджаренного в омлете с сыром хлеба, захрустела, жуя, следом отправила ложечку кисло-сладкого, щемяще-нежного варенья и отхлебнула горьковатого кофе. Восхитительно... М-мням, роскошное, греющее душу и балующее желудок сочетание. Если б каждый день так завтракать!
– Нет, мы с мамой в сезон покупаем кое-что и варим... – Запнувшись на миг, Лена грустно поправила себя: – Покупали. Папы уже десять лет нет в живых, а месяц назад маму похоронила. Я не с родителями жила, это тётина квартира – досталась по завещанию. А родительскую я думаю сдавать. Тоже доход...
Повисла гулкая тишина, только часы отбивали секунды: «Тик-так, тик-так», – как в пропасть падали мгновения. Не зная толком, что сказать, Тамара проронила:
– Да, верно. Доход. Деньги лишними не бывают... Соболезную вам. – Хотелось добавить что-то хорошее и жизнеутверждающее, и она похвалила варенье: – Замечательное. И правда очень вкусно.
Уголки губ Лены приподнялись в ласковой улыбке, но в глазах ещё влажно поблёскивала эта грусть. В порыве благодарности за столь основательный и уютно обставленный домашний завтрак Тамара принялась помогать мыть посуду, но в присутствии девушки на неё накатила странная неуклюжесть. Хрупкое плечико, тёплая шея – совсем рядом, стоит чуть нагнуться и... Дзинь! Блюдце выскользнуло из мокрых рук Тамары, осколки разлетелись по полу.
– Ох, едрид мадрид! – опять вырвалось у неё любимое словечко. – Простите, я сегодня что-то как слон в посудной лавке, всё вам тут перебью...
– Ничего страшного, бывает, – отозвалась Лена безмятежно, сметая осколки в совок. – Не расстраивайтесь.
– Да главное, чтоб вы не расстраивались, – проговорила Тамара, охваченная стыдом за свою неловкость. – Блюдечки-то красивые, сервизные...
Лена подняла на неё светлые, грустновато-ясные глаза, и сердце Тамары защемило от их спокойной мудрости, которая окутывала, словно нежные объятия. Она была старше Лики, но из-за невысокого роста и хрупкости казалась совсем юной. Сколько ей могло быть лет? И восемнадцать, и тридцать. Логика и разум склонялись ко второму варианту, а очарованное воображение грезило о первом.
– Какие пустяки! – сказала она, обнимая Тамару этим неземным, чуть печальным взглядом «Сикстинской Мадонны» Рафаэля. – Главное – чтобы не разбивалось кое-что другое, гораздо более важное.
И снова дежавю... Неужели такое бывает? Они и не познакомились ещё толком, а Тамаре казалось, что она знала Лену уже много лет. Что-то знакомое, родное было в каждом её слове, каждом движении, в интонациях голоса... Что-то до дрожи, до оторопи близкое. Наверно, оттого-то и вырвалось блюдце из рук – от этой самой оторопи.
Перед уходом на работу Лена провела для Тамары ознакомительную экскурсию в холодильник.
– Если не получится вернуть или обменять билет, придётся вам остаться у меня. Не стесняйтесь, пользуйтесь. Разогревайте, кушайте, а можете что-то сами приготовить из того, что тут есть. Чувствуйте себя как дома. Чтоб вы не ощущали себя взаперти, оставляю вам комплект ключей. Компьютер тоже оставлен включенным – если захотите посидеть в интернете, ради бога, сколько угодно.
– Вы вот так просто доверите свой комп практически незнакомому человеку? – изумилась Тамара.
– В нём нет ничего сверхсекретного, никаких страшных военных тайн и компрометирующих фото и видео, ничего особенного, – серебристо засмеялась девушка. – Я почему-то верю, что и вы ничего криминального не будете делать.
– Вы правы, не буду, – без улыбки сказала Тамара, не в силах отвести взгляда от её милого, солнечно-светлого лица. – Относительно меня вы можете быть спокойны, но вот с другими всё-таки будьте поосторожнее... Мне не хотелось бы, чтобы вы пострадали из-за своей доверчивости.
– Это не доверчивость, я не наивное дитя, хоть и кажусь вам такой. Я просто ЗНАЮ, что вы ничего плохого мне не сделаете, но откуда я это знаю – сие есть тайна, покрытая мраком, – весело ответила Лена, обуваясь в прихожей. – Больше того, у меня такое чувство, будто мы уже виделись где-то.
– Вот и у меня... такое же чувство, – пробормотала Тамара.
Она только сейчас обнаружила, что бессознательно вцепилась в шарфик Лены и не давала девушке его надеть. Та, подёргав за другой его конец, снова рассмеялась.
– Вы позволите мне одеться или нет?.. Я же на работу опоздаю!
Ощутив жар смущения на щеках, Тамара выпустила шарф. Этот смех, мелодичный, как звон маленьких бубенчиков, ей хотелось слушать вечно.
Оставшись одна, Тамара пила кофе, курила в вытяжку, без дела слонялась по квартире, разглядывая лежавшие на виду вещи, немного побрякала по клавишам пианино, покрутилась на вращающемся стуле, полистала альбом с фотографиями, найденный на одной из книжных полок. В ящики шкафов она заглядывать не решилась, считая это совсем уж свинством со своей стороны.
Потом она всё-таки сходила на вокзал, но оказалось, что есть билеты только на последующие дни, а на сегодня уже ничего нет. А завтра нет нужного рейса. Тамара вернулась несолоно хлебавши. Спать ей расхотелось: пешая прогулка на морозе взбодрила её и прогнала сонливость. Мысли о себе, о Лике и о новой знакомой неустанно крутились роем в голове, настроение из глубин адской безнадёги взлетало к сверкающим вершинам воодушевления и падало обратно. Пообедав чем бог послал – а точнее, тем, что запасла заботливая хозяюшка, она вытащила из упаковки бумаги для принтера один листок, взяла карандаш, положила перед собой фото Лены... И тонкие линии понеслись, стремительно ложась на бумагу и сплетаясь в рисунок. Грифель шуршал, ведомый уверенной и умелой рукой художницы, и вскоре портрет был готов. Выполнен он был, конечно, наспех – со всеми вытекающими недостатками, но пульсирующее в груди вдохновение просто разорвало бы сердце Тамары, если б она помедлила хоть немного. Ей хотелось его поскорее выплеснуть, что она и сделала. Сходство с оригиналом было соблюдено вполне приемлемо, просто спешка придавала линиям некоторую небрежность. Волосы Тамара изобразила схематично, рот и нос очертила несколькими лёгкими штрихами, а тщательнее всего проработала глаза. Отойдя немного, она всматривалась в портрет издали. Он обладал тем же удивительным свойством, что и живая Лена – затягивал в тёплый, уютный омут и щекотал этим странным, мерцающим дежавю. Он спасал Тамару из когтистых лап накатывавшей волнами боли от предательства Лики. Образ теперь уже бывшей девушки меркнул, отдалялся за холодную пелену тумана, а потраченные на неё три года хотелось вычеркнуть и забыть, как нечто чужеродное, как ошибку, как глупый сон.