В отличие от Людвига, Лея была их гостьей совсем нечасто. Эмгыр, не слишком одобрявший отлучки драгоценной внучки, вынужден был закрывать на это глаза, потому что все равно не мог этому противиться и боялся, должно быть, взрастить в Лее то же чувство противоречия, которое толкнуло Фергуса в неприятности. У них с Верноном существовало твердое соглашение — маленькая Императрица могла пользоваться порталом, ведущим в баронский замок, но барон обеспечивал ее безопасность и неприкосновенность, отвечая за девочку не только собственной головой, но и головами всех, кто жил с ним под одной крышей. Иорвета такой расклад совершенно не радовал. Он опасался, что, случись Лее схлопотать несварение желудка после ужина или размозжить коленку, упав во дворе, гнев регента мог обернуться большой бедой для них всех. Но Вернона в его неуемной любви к внучке было совершенно невозможно образумить или остановить. Ее редкие визиты он ценил, казалось, даже больше, чем набеги официальных родственников.
Высвободившись из крепких верноновых объятий, Лея учтиво кивнула Иорвету. Между ними никогда не существовало особенно теплых чувств. Иорвет подозревал, что девочке рассказывали о нем не самые приятные истории, чтобы она относилась к эльфу с подозрением, и он не мог пагубно влиять на ее формирующееся сознание. Но могло быть и так, что Изюминка решила презирать его самостоятельно — характер у малышки был далеко не подарок, и выбирала, кого любить, а кого терпеть, она в случайном порядке. И Иорвет шел примерно в одном ряду со сводным братом Леи, нерадивой швеей, испортившей бальное платье лишними оборками, и королем Виктором, с которым Императрица виделась только на официальных приемах. Находиться в такой компании, считал Иорвет, было совсем не зазорно.
— Я не голодна, — ответила девочка с достоинством, и Вернон недоверчиво покосился на нее. Прозвище, которым человек наградил юную Императрицу, когда та еще была совсем малышкой, удивительно не шло ее характеру, и в то же время, поразительно точно подходило ее внешности. Не знай Иорвет, что отцом Леи был вовсе не Фергус, он ни за что бы в это не поверил. Эльф помнил день, когда встретил ныне официально покойного Императора впервые — это случилось в Туссенте, сразу после Йуле, Иан тогда притащил нового друга знакомиться со знаменитым отцом. И Лея была удивительным образом похожа на того растерянного большеглазого мальчишку, попросившего разрешения прикоснуться к его шраму. Волосы — совершенно белые, точно чистое льняное полотно, маленькая Императрица носила заплетенными в простую, нарочито чуть растрепанную прическу, и вьющиеся пряди обрамляли совершенно бесцветное гладкое лицо, на котором, как изюм в свежем твороге, выделялись лишь темные умные глаза. Лею никогда не рядили, как куклу, грозный дед приучил ее к строгости и скромности в облике, и, пока девчонки-аристократки ее возраста мерились яркостью платьев и блеском украшений, Изюминка предпочитала простые черные платья, точно подогнанные по ладной мальчишеской фигуре — телосложением Лея пошла в мать.
Иорвет знал, что, воспитанная в лучших традициях Императорского двора, правительница освоила искусство танцев и неплохо владела оружием, но все ее жесты отличались скупостью и сдержанностью, точно Эмгыр втайне хлестал ее по пальцам, стоило девочке позволить себе лишнее движение. По лицу Леи, даже когда она была совсем малышкой, сложно было определить ее настроение. Анаис, никогда не сдерживавшаяся ни в выражениях, ни в поступках, рассказывала названному отцу, что в глубоком детстве Лея даже почти не плакала и совсем не капризничала, как все нормальные дети. И только в доме «неродного» деда Императрица порой давала волю своим эмоциям — Иорвет полагал, что в этом была заслуга Вернона и его любви, от которой невозможно было увернуться.
Сегодня же с девочкой явно что-то было не так — не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы это понять. Изюминка держалась сдержанно и прохладно, как обычно. Но Иорвет заметил, что на лице ее нет-нет, да мелькало странное отстраненно-печальное выражение, словно это не они, а юная Императрица посещала утром одинокую могилу на холме над долиной. Вернон, конечно, тоже это заметил.
— Что случилось, Лея? — спросил он, взяв девочку за плечи и развернув ее лицом к себе, пристально вгляделся ей в глаза. Изюминка помедлила пару мгновений, словно сомневалась, стоило ли поддаваться его непобедимым чарам, но внезапно губы ее задрожали, сморщился аккуратный маленькой нос, а большие карие глаза вмиг наполнились слезами. Такая перемена оказалась столь внезапной, что у Вернона сделался такой вид, будто он осознал, что держал в руках ядовитую гадюку, готовую вот-вот его цапнуть. Девочка расплакалась беззвучно, без всхлипов, лишь прозрачная влага заструилась по бледным щекам.
— Дедушка, — сказала она тихим надтреснутым голосом, — дедушка умирает.
История оказалась проста и предсказуема, как приход зимних холодов. Эмгыр, о безвременной кончине которого молился несколько десятков лет назад весь Континент, долго сопротивлялся тяжелой поступи старости, гнал ее от себя магией и собственным упрямством. Но всему в этом мире приходил конец — и его жизни тоже. Иорвет и Вернон знали, что регент хворал с начала осени. Но для человека его возраста это была не такая уж новость. О том, что Император при смерти, начали говорить еще накануне Зимней войны, и даже до этого слухами такими полнилась земля по ту и эту сторону Яруги. Иногда Эмгыр и правда стоял на пороге смерти — об этом рассказывал Фергус. Иногда бывший властитель использовал слухи о своем недуге, чтобы расслабить и отвлечь врагов. Но на этот раз, похоже, все действительно шло к неминуемому концу.
Пролив первые слезы, Лея рассказала, что подслушала разговор бабушки и личного лекаря регента. Тот, движимый скорее научным интересом, чем реальным человеколюбием, поддерживал жизнь и здоровье Эмгыра долгие годы, и мог бы делать это и дальше, сотворив из своего подопечного живую, но почти не соображающую ритуальную куклу. Реши так целитель, тот мог бы протянуть еще неопределимо долго, но Эмгыр посчитал, что уйти из жизни он хотел с достоинством — в твердом рассудке и в состоянии попрощаться с теми, кто каким-то чудом успел его полюбить.
Со своей стороны, Иорвет сомневался, что к бывшему Императору, тирану, жестокому выродку, убийце миллионов, можно было испытывать нечто подобное. Годы примирили его с бывшим кровным врагом, отправившим на смерть множество его собратьев, но симпатией к Эмгыру Иорвет так и не проникся. Вернон уважал его и считал другом. Виктор относился с почтением, но отстраненно, как и полагалось королю соседнего государства. Ани, раньше ненавидевшая Эмгыра больше всех, доверила ему свою дочь, а позднее и вовсе отзывалась о регенте с необъяснимым теплом. Но несправедливая судьба наградила деспота целой плеядой любящих родственников — женой, детьми и особенно внучкой, которая души в нем не чаяла. Сложно было понять, воспитал ли Эмгыр в Лее любовь к себе, или чувства эти были искренними, но сейчас, поняв, что дорогой дедушка и впрямь умирал, Изюминка была совершенно безутешна.
Отлучиться от смертного одра Эмгыра Лея решилась, лишь когда тот крепко заснул, но, похоже было, что во дворце не нашлось бы для юной Императрицы достаточно доверенных ушей, чтобы излить, выговорить свое горе — и понять, что с ним делать дальше. При подданных Изюминка не могла демонстрировать своих истинных чувств — а при Верноне могла, на короткое время забыв о своем статусе и воспитании.
Пока человек утешал, шепотом убеждая, что все образуется, безутешную Императрицу, Иорвет, посчитав себя лишним в этой сцене, отошел к высокому окну. Он все еще был голоден, но теперь предлагать спуститься в столовую было как-то неловко. Эльф отвел в сторону тяжелую алую портьеру и выглянул наружу — может быть, Айра решил вернуться пораньше, и теперь гонял со своей бандой по двору. Это могло стать отличным поводом отлучиться.
В тени каменной стены, кутаясь в шерстяной плащ, стояла Ава — теперь Иорвет разглядел даже ее лицо. Она смотрела вверх, прямо на него, будто точно знала, из какого окна эльф выглянет, и на месте ее печальных серых глаз зияли черные провалы.