— Фергус с Иорветом, конечно, никак не связаны, — заметил он, — но я очень хорошо тебя понимаю — твой отец, увлекшись поисками, тоже может пропасть бесследно, и мне остается лишь гадать, не убили ли его грабители на каком-нибудь рынке в Новиграде и не увез ли его в неизвестном направлении торговый корабль. Уверен, очень скоро Гусик объявится — может быть, даже с решением своей проблемы.
Иан покивал, хотя волнение его от этой оптимистичной речи ничуть не уменьшилось. Об увлеченности отца он знал не понаслышке. Эльф помнил, как, еще просиживая часы в аудиториях Оксенфуртского университета на правах вольного слушателя, а потом зарываясь в толстые библиотечные тома, Иорвет мог забыть поесть сам и накормить скучающего сына. И сейчас, занятый делом куда более серьезным, чем сравнительный анализ старых философских трактатов, отец не считал нужным сообщать семейству о своих успехах — даже папе. Но за Фергусом такой увлеченности прежде Иан не замечал.
Конечно, живя на Скеллиге, Гусик и не мог погрузиться во что-то по-настоящему глубоко. Его дни, в основном, протекали в праздности и созерцании. Хотя, справедливости ради, поймав вдохновение и проведя целый день у холста, супруг мог запросто забыть помыть оставленную с завтрака посуду или прибраться в доме. Но Иан всегда подозревал, что такое легкомыслие было связано скорее с нежеланием бывшего Императора заниматься плебейскими делами, чем с безоглядной увлеченностью процессом написания очередной картины.
Сейчас же дело было куда серьезней правильного смешивания красок и удачно пойманного природного явления. Папа не знал этого, но Иорвет и Фергус занимались одним и тем же исследованием, начав его с разных концов, и важность этого занятия переоценить было сложно. Долгое молчание их обоих могло объясняться тем, что они что-то нащупали, разглядели разгадку в смутной тьме неведения и страха. И стоило всего лишь немного подождать, пока они вернутся. Но Иан, разумом понимавший, что паниковать было еще слишком рано, не мог отделаться от ощущения, что его бросили.
Кроме их последней ссоры с Гусиком, думать так у эльфа не было совершенно никаких причин. Они с Фергусом даже повторили взаимные клятвы, и Иан, пообещавший не скрывать ничего от супруга, ждал того же и от него. Сомневаться в верности мужа собственному слову было нечего — за всю жизнь Гусик не сдержал лишь одно — то, что давал своему народу, принимая Императорскую корону.
Но время шло, и все разумные аргументы для Иана постепенно теряли свою убедительность. Он всеми силами старался отвлечься от мучительной неизвестности, и в этом, в какой-то степени, ему помогал Айра.
Парнишка всю неделю до папиного возвращения не уставал канючить. Простого обещания Иана подумать над его просьбой Айре оказалось недостаточно, и даже поставленное условие — согласие Гусика — он решил проигнорировать. Мальчик то и дело возвращался к своей блестящей идее, мог в любой, самый отвлеченный разговор ввернуть замечание о том, как здорово им будет житься втроем, каким чудесным чародеем он станет, благодаря урокам старшего брата, и с каким нетерпением он ждал момента, когда его новая мечта начнет сбываться. Иану то и дело хотелось одернуть младшего, сказать, что, даже если он согласится наставлять его в магии, тому приему, с помощью которого удалось вернуть к жизни Мирру, старший парнишку учить не будет, а с обычными заклятьями его познакомят в Бан Арде гораздо лучше.
Для себя Иан твердо решил — одна осечка еще ничего не значила. Успокоившись и взвесив свой поступок, а главное — свою реакцию на него, эльф убедил себя, что ничего страшного не произошло. Единственная вспышка магии Огня никак на него не повлияла — он спас жизнь, но в своей ничего испортить не успел. И Гусик, будь он рядом, непременно согласился бы с этим. Рассказать супругу о произошедшем все еще стоило, но Иан почти заглушил в себе угрызения совести.
Мирра и ее дочь были живы и здоровы — после той ужасной ночи муж женщины в сопровождении всей своей родни пришел к замку барона, чтобы поблагодарить спасителей. И хоть от принесенных подарков — в основном, провианта из деревенских погребов — Иан отказался, слышать добрые слова от радостных людей ему было ужасно приятно. На Скеллиге к тому, что добрая Иоанна приходила и спасала даже безнадежно больных, за долгие годы успели привыкнуть. Целительницу благодарили и уважали, но настоящего восхищения в свой адрес Иан не видел давно.
Айра же, ухвативший и присвоивший немного славы старшего, явно жаждал получить ее побольше. Восторги деревенских вскоре улеглись, но мальчишка, похоже, твердо решил не останавливаться на достигнутом. В своих мечтах, озвученных Иану вслух, он уже спасал от неминуемой смерти Императрицу Нильфгаарда и избавлял весь Континент от эпидемии новой неведомой хвори. Старший в ответ замечал, что, желай Айра стать настоящий целителем, ему лучше было бы обратиться к Кейре Мец, от которой Иан в свое время успел нахвататься тех крупиц знаний, что позже развил и использовал. Но парнишка, похоже, был знаком с Кейрой и становиться ее учеником совершенно не рвался.
Обо всем случившемся в деревне папа узнал в первый же вечер. Иан, может, и хотел бы скрыть от него отдельные детали, но Айру было не остановить. Он рассказал о рождении дочери Мирры во всех сочных подробностях и, конечно, не умолчал о финальном аккорде в исполнении старшего. Папа посмотрел на Иана пристально и серьезно, но ничего не сказал. В его понимании, должно быть, цель оправдывала средства, и, дослушав Айру, он заметил лишь, что собирался лично проведать новоиспеченных родителей и поздравить их с прибавлением.
Отправиться в деревню решено было следующим же утром, накануне праздника. Ни Иорвет, ни Гусик по-прежнему не выходили на связь, и остальные члены семейства уже почти примирились, что Самую Долгую Ночь им предстояло встречать втроем.
От Айры Иан знал, что в замке барона Кимбольта Йуле неизменно отмечали с размахом. Младший был волен либо приглашать сколь угодно огромную толпу гостей, либо отправиться в деревню, где жители разводили высокие костры и выставляли на общие столы щедрые угощения. И лишь одна традиция строго соблюдалась — ночь накануне праздника родители и Айра проводили втроем, ни с кем не деля простые семейные таинства.
Но в этот раз место отца за семейным столом пустовало, и папе, похоже, без Иорвета праздник был совершенно не в радость. Так же, впрочем, как и Иану без Гусика. Потому, чтобы не погружаться в непроглядную тоску и тревоги, идея отправиться в деревню была просто отличной.
Барона, явившегося в деревню в сопровождении обоих сыновей, жители встречали вовсе не как хозяина этих земель и своего господина. Люди приветствовали папу, как доброго друга, не почетного, но самого желанного гостя.
В поселении царила веселая праздничная атмосфера — столы были накрыты, дома ярко украшены, отовсюду доносились уже не слишком стройные разудалые песни, и трое спутников погрузились в теплую бурю праздника, едва спешились на главной деревенской площади рядом с ярким шатром.
Их тут же пригласили угоститься нехитрым, но заботливо приготовленным угощением, но папа отказался, сказав, что сперва хотел бы навестить Мирру, которая еще недостаточно оправилась, чтобы праздновать со всеми. Айре это было явно не слишком интересно — спасение женщины и ее младенца казалось ему позавчерашней новостью, и свою порцию славы он уже получил — а потому, не взглянув на спутников, парнишка ринулся в толпу сверстников, которые уже собирались перед первым высоким костром.
Иан же, в тайне желая проверить, не дала ли осечку его магия, не стало ли женщине хуже, несмотря на его старания, пошел в дом Мирры с папой.
Дверь им открыла Тата — нарядная и румяная, готовая мчаться на площадь вместо того, чтобы ухаживать за сестрой и племянницей. Увидев гостей, впрочем, она рассыпалась в приветствиях и благодарностях, проводила барона и его спутника в светлицу и предложила пропустить по рюмашке за здоровье всех собравшихся. И папа, и Иан отказались.