Когда в пути Юлиан совсем занемог, а Риэр отказался его оставить, Лето готов был бросить их обоих, и сделал бы это, если бы принц не был ему так нужен. Зяблик не был уверен, что именно было для сурового спутника ценней в юноше — возможность удачно завершить мутации и получить нового ведьмака или желание отомстить Эмгыру вар Эмрейсу. Но для Риэра это не имело значения. Сейчас, когда мечта его превратилась в настоящий план, он не собирался отступать. И Зяблик, которого Лето, следуя собственным интересам, помог вылечить, пообещал себе последовать за возлюбленным до конца.
Только вот о том, каким именно должен был стать этот конец, думать было страшно и больно. Почти всю жизнь, в отличие от сородичей-эльфов, Юлиан прожил с осознанием краткости и быстротечности человеческой жизни. Ему еще в раннем детстве объяснили, что матушке был отпущен короткий век, и она могла покинуть сына, когда тот бы еще даже не достиг зрелости. На фоне неизменно молодого отца еще очевидней были заметны перемены в профессоре Шани — Зяблик видел, как серебро седины изгоняло рыжий пламень из ее шевелюры, как сгибались всегда гордо расправленные плечи, увядало лицо и замедлялись жесты. Он боялся мига, когда мать испустит свой последний вздох, но смирился с этим недалеким будущим, был готов к нему. Но потом на его пути появился Риэр, и все мужество Зяблика куда-то испарилось.
Ведьмачьи мутации, о которых принц мечтал по какой-то собственной причине, были для Зяблика единственной возможностью сравняться с возлюбленным по срокам жизни, удержать его в этом мире, не дать старости и обычной человеческой судьбе разлучить их. И Юлиан поначалу понадеялся именно на это, даже воспрянул духом, но с каждым днем, приближавшим их к последней черте, его надежда источалась и таяла, как снежный покров вокруг ведьмачьей крепости. Проходя Испытание Травами, Риэр мог умереть — но не это даже теперь пугало Зяблика больше всего.
Вода в большой деревянной бадье почти совсем остыла. Прильнув к задремавшему Риэру плотнее, Юлиан лениво провел ладонью по его груди. Возлюбленный пошевелился, приоткрыл глаза и улыбнулся.
— Идем в постель, — предложил он тихо, и Зяблик едва заметно кивнул.
Весь день Риэр провел в долине. После того, как возложенная на них Литой миссия по спасению Фергуса, была выполнена, будущий ведьмак, точно забыв обо всем, что происходило за пределами высокой горной гряды, с головой погрузился в тренировки. Он уходил из их с Зябликом крохотной уютной кельи под самой крышей замка, когда едва начинало светать, и возвращался только под вечер. Поначалу Риэр и Юлиану предлагал отправляться в лес вместе с ним, но юноша быстро понял, что неизменно оказывался для возлюбленного лишь обузой, и они решили, что, пока не наступит время выходить на большак, принц будет совершать свои вылазки в одиночестве.
Даже Лето не сопровождал подопытного на этом пути. Оставаясь дожидаться возлюбленного в замке, Зяблик то и дело сталкивался с ведьмаком, пока тот, как рачительный хозяин, обходил свои владения, ухаживал за лошадьми в конюшне, чистил оружие и производил мелкий необходимый ремонт стен и ограждений. Иногда, как понял Юлиан, Лето запирался в алхимической лаборатории, сохранившейся в подвале Каэр Морхена, и там, должно быть, готовил все необходимое для будущего Испытания Травами. Ведьмачьи мутации требовали длительной подготовки — некоторые реагенты настаивались по несколько недель, а Лето, по его словам, на этот раз не желал торопиться, чтобы увеличить шансы на успех мероприятия. Зяблик, пусть до сих пор и не мог понять его мотивов, был ведьмаку благодарен хотя бы за старания.
В своих коротких путешествиях в долину Риэр занимался изничтожением живущих в округе «курочек» Лето — каждое утро он получал от ведьмака новое задание, и под вечер возвращался то с десятком голов утопцев, то с крылом большой гарпии, а один раз притащил даже рога молодого лесного беса, чем был бесконечно горд и всю ночь, пока Зяблик обрабатывал его синяки и ссадины, рассказывал о славном сражении с опасной тварью.
Время от времени Лето выгонял Риэра на ночные тренировки, чтобы убедиться в умении будущего ведьмака видеть в темноте. Хозяин замка обычно входил в их комнату без стука, и мог застать гостей в самых компрометирующих позах, но их близость Лето, похоже, совершенно не интересовала. Он, не сказав ни слова, терпеливо ждал, пока Риэр, стыдливо прикрываясь, натягивал штаны, а на Юлиана ведьмак обычно даже не глядел.
Однако с течением времени Зяблик начал замечать, что, вечно угрюмый и неразговорчивый наставник возлюбленного, прежде скорее ненавидевший его бесполезного спутника, а потом начавший его просто игнорировать, мало-помалу смирился с его присутствием, а в какой-то момент даже начал давать Зяблику мелкие поручения, которые музыкант, по его мнению, видимо, не мог запороть.
Живя с родителями или гостя у деда, Юлиан никогда не утруждал себя работой по дому. Лето же, словно ему понравились злые слова, оброненные Литой при их последней встрече, явно собирался превратить юного музыканта в настоящую ведьмачью женушку. Он не слишком изгалялся, придумывая для Зяблика поручения — велел ему готовить ужин или мыть посуду в ледяной воде, от которой ломило пальцы, и это Юлиан еще мог стерпеть. Он даже научился делать так, чтобы мясо получалось не слишком жестким, импровизировал с небогатым набором специй и приноровился так виртуозно чистить картошку, чтобы срезать лишь тоненький слой кожуры, оставив клубень нетронутым. Но когда дело дошло до стирки, Зяблик впервые почувствовал, что настало время сдаться.
Но глядя на счастливого Риэра, возвращавшегося каждый вечер то измазанным по пояс в кишках чудовищ и речном иле, то с огромными синячищами по всему телу, Юлиан понял, что повести себя, как истеричная барышня-аристократка, было ниже его достоинства, и гордость за собственное реноме превосходила возможное унижение от контакта с грязным ведьмачьим бельем. И, видя его старания, Лето даже сподобился наварить огромную бутыль специального средства из мыльного корня и собачьего сала, от которого грязь с одежды отстирывалась легко и охотно.
День протекал за днем, и жизнь в Каэр Морхене вошла в странную, но надежную колею. И было очень легко забыть, что за закрытыми дверьми лаборатории ждали своего часа смертоносные мутагены, а миг, когда Лето собирался пустить их в ход, неумолимо приближался.
Зима пошла на спад. Ночью все реже ударял мороз, а утреннее солнце, под которое Зяблик выходил с лоханью, полной измазанных кровью и грязью рубашек, пригревало совсем по-весеннему. По вечерам, когда Риэр возвращался с промысла, а Лето появлялся из-за дверей лаборатории, благоухая реагентами и спиртом, обитатели замка все чаще выбирались на широкую стену, чтобы вести долгие неторопливые беседы под загорающимися звездами.
Сперва Лето был молчалив и скрытен. Риэру и Зяблику приходилось довольствоваться короткими едкими замечаниями от него, и в общих разговорах ведьмак и подавно не принимал участия. Но со временем он разговорился, и юноши услышали от него истории о том, как Лето сражался бок о бок с Геральтом, как участвовал в обороне Каэр Морхена от полчищ полулегендарной Дикой Охоты, а потом — и как по заказу отца Риэра он убил короля Темерии Фольтеста и потерял боевых товарищей в попытках прикончить остальных правителей Севера.
Лето работал не только на Эмгыра — его услугами решили воспользоваться и чародейки, обманувшие его ничуть не меньше, чем бывший Император. И именно из-за этого ведьмак питал такую ненависть к магии и тем, кто ее практиковал.
— Твоя сестрица, — говорил он как-то вечером, сидя, свесив ноги с замковой стены, — прекрасный образец чародейской суки. Только она, по всей видимости, еще и зачаровала настоящего вампира, заставив его служить себе. Попомни мои слова — пройдет с десяток лет, и эта Лита поставит раком Континент ничуть не хуже твоего папаши. А, может, даже и лучше.
— Я думаю, Детлафф и Лита любят друг друга, — встрял Зяблик. Ни его, ни Риэра рассуждения Лето о подлости и коварстве Эмгыра ничуть не задевали — они успели к ним привыкнуть. Но о Лите разговор заходил еще не так часто, и тема была свежа и интересна.