Преодолевая ледяной паралич, эльф сел, не сводя с девушки взгляда.
— Что тебе нужно? — спросил он шепотом, хотя Вернон, похоже, и так ничего не слышал, — ты упокоилась, мы простились с тобой, как полагается.
Фигура девушки чуть дрогнула. По бледному призрачному лицу проскользнула тень улыбки, которой там было не место. Она чуть повела головой, развернулась и растворилась в воздухе.
Толковать этот жест как-то двояко было невозможно — Ава звала Иорвета за собой, и он был бы полным кретином, если бы последовал за ней.
Эльф спустил ноги с постели — их тут же облизнул ледяной сквозняк. Кто-то не закрыл окно, а дрова в камине давно прогорели. Иорвет медленно поднялся. В комнате было совершенно тихо — замолкло даже шумное дыхание Вернона, даже верный механизм часов замер. Он сделал один-единственный шаг, и тут же оказался в коридоре, по ту сторону двери в спальню.
Ава ждала его, откинув капюшон с головы. Прежде ярко-рыжие, как осенняя листва, а теперь словно подернутые белесой изморозью волосы рассыпались по узким плечам. Она улыбалась и манила эльфа за собой рукой. Иорвет помедлил. Лежавший перед ним коридор был так хорошо ему знаком, что он мог бы пройти по нему с закрытым глазом, ни разу не наткнувшись на стену или колонну. Но теперь галерея уходила в бесконечность, темная и узкая, точно обступавшая его, как стены ловушки. Девушка ступала легко, держалась очень прямо, хотя реальная Ава много лет назад на таком сроке вовсе почти не могла передвигаться без поддержки. Иорвет еще помедлил, стараясь велеть своим ногам не двигаться с места, но они сами понесли его вперед, словно кто-то подталкивал эльфа в спину.
Следом за своей призрачной безмолвной провожатой Иорвет проскользил по галерее, потом вниз по парадной лестнице в главный зал — Ава провела его мимо своего портрета, но не задержалась перед ним. Эльф попытался поймать взгляд девушки с картины — тот самый, знакомый, печальный добрый взор, который бывает только у тех, кто смирился с неминуемой смертью. Но тень от занавесей на окне падала на портрет так, что не давала разглядеть нарисованного лица.
Призрак же плыл дальше. Из зала они очутились в небольшой, полной пыли и затхлого воздуха комнате — Иорвет и не помнил, что такое помещение было в его доме. Его рука этой коморки не касалась — и доказательством тому было высокое, накрытое черным пологом зеркало в тяжелой простой раме. Ава замерла перед ним, обернулась к Иорвету.
— Куда ты меня привела? — спросил эльф помертвевшими губами, но призрак, лишь еще раз улыбнувшись, вдруг истаял, будто скрытое тканью стекло засосало его в себя.
Иорвет остался стоять перед рамой один, и все в нем велело немедленно бежать отсюда, вырваться из этой неведомой комнаты, проснуться — пусть с криком, перепугав Вернона до полусмерти, лишь бы сбросить оковы неведомой силы, которая теперь заставила его поднять руку и сдернуть тяжелый пыльный полог.
В первый момент Иорвет не разглядел в темном стекле своего отражения, но потом изображение начало медленно проступать, как утопленник, всплывающий из объятий трясины. Человек в зеркале улыбался знакомой приветливой улыбкой, и эльф почувствовал, как знак на его груди, вспыхнув, прошил все тело ослепительной болью. Господин Зеркало сложил пальцы рамочкой и поклонился.
— Здравствуй, Иорвет, — проговорил он.
========== Молчание - золото ==========
Тонкая игла легко вышла из вены на сгибе локтя, и из крохотного прокола показалась единственная капелька алой крови. Эмиель потянулся, чтобы накрыть ее кусочком полотна, но Лита остановила его руку.
— Оставь, — попросила она и с любопытством перехватила взгляд алхимика. За последний десяток лет они стали достаточно близки, чтобы Регис рассказал юной чародейке о своем темном прошлом, и о том, какой обет, данный самому себе, держал, и Лите всякий раз было интересно наблюдать — не мелькнет ли в непроницаемо-черных глазах вампира почти забытая и хорошо скрываемая жажда. Она не боялась его, хоть и знала, какая мощь, какая необоримая магия скрывались в этих сдержанных плавных жестах, как могло меняться доброе улыбчивое лицо, какое пламя разгорелось бы в его ровном всепонимающем взоре, если бы Регис дал волю скрытой внутри себя сущности. Иногда Лита даже жалела, что такое величественное, почти непобедимое существо вынуждено было скрываться под маской обыденной человечности. Но каждый был хозяином своей судьбы, и провоцировать друга специально чародейка не желала.
Пока Эмиель собирал свои инструменты, Лита медленно поднялась из глубокого кресла. Как всегда после процедуры, голова слегка кружилась, а к щекам бросился неприятный жар, но девушка привыкла к этим неудобствам, и даже начала находить в них сомнительную пользу — по крайней мере, сегодня вечером можно было не пользоваться румянами, на щеках и так будет гореть смущенная краска, которую кавалеры обычно находили очаровательной.
Детлафф, все время, пока шла процедура, остававшийся скрытым тенями в дальнем углу будуара, следивший за каждой каплей собственной крови, перетекавшей в вены юной чародейки, приблизился к ней так стремительно, словно боялся, что, покачнувшись, Лита лишится чувств. Такое произошло всего однажды — в самый первый раз, и с тех пор верный спутник ждал, что неприятность повторится, и готов был подхватить девушку. Иногда Лите даже приходило в голову сделать вид, что ей стало дурно, чтобы не разочаровывать ожиданий стража. Но он раскусил бы фальшь — хотя подхватил бы на руки с не меньшим рвением. Сейчас, однако, Детлафф лишь накинул ей на плечи легкий алый пеньюар. В собственном будуаре Лита предпочитала обходиться совсем без одежды, а полупрозрачная ткань все равно почти ничего не скрывала, но спутник всегда волновался за девичью честь своей подопечной — как строгий отец, не желавший признавать, что его девочка давно выросла. Один отец у Литы уже был, но желающих представлять себя ее родителями находилось предостаточно, и никому из них юная чародейка никогда не отказывала, хотя только с Детлаффом была искренна до конца.
Впрочем, в присутствии Региса смущаться своей наготы было глупо. Тот — надежный друг их семьи, знавший Литу до рождения, слушавший удары ее сердца, пока она была еще в утробе матери, первый взявший ее на руки, видевший ее в болезни и в здравии, посвященный во все особенности ее самочувствия — был не просто лекарем, которому можно было доверять. Он был тем, кто изучил тело Литы и все протекавшие в нем процессы с такой дотошной точностью, что иногда знал о том, что с ней происходит, лучше самой юной чародейки. И, не вполне понимая природу и причины этой близости, Лита доверяла Эмиелю больше, чем себе — и почти так же, как Детлаффу.
— Ты знаешь, что можешь быть со мной честным, — девушка подошла к туалетному столику с большим позолоченным зеркалом, опустилась перед ним и взяла в руки частый гребень. До вечернего приема оставалась еще пара часов, но на сборы можно было потратить лишь один из них. Пиппа наверняка желала поговорить с ученицей до начала торжества, дать последние указания, хотя Лита жила при реданском королевском дворе достаточно, чтобы разбираться во всех тонкостях предстоящей игры. — Я уже достаточно взрослая, чтобы принять правду, не закатывая истерик — какой бы она ни была.
Регис защелкнул замок на кожаном чехле с инструментами, но взгляда на девушку так и не поднял. По одному этому его нежеланию смотреть на нее можно было догадаться, что хороших новостей у него для Литы не было. Но она ничуть не лукавила, говоря, что готова была услышать правду. Юная чародейка была не так глупа, чтобы не понять все самостоятельно.
— Он умирает? — спросила она напрямик. Гребень на мгновение запутался в сбитом локоне, и, больше не глядя на Эмиеля, Лита принялась распутывать волосы.
— Боюсь, что так, — немного помолчав, признал Регис. Он застыл в ожидании, и чародейка видела в зеркале, каким тревожно цепким стал после этого фразы взгляд Детлаффа. В то, что удары судьбы Лита могла принимать без его помощи, он тоже так до конца и не поверил.
— Рано или поздно это должно было произойти, — заметила девушка с печальным вздохом. О том, что ее любимый папа был отнюдь не вечным, она прекрасно знала, и, всякий раз, навещая его, убеждалась в этом все больше.