— Ну как?
Лето проглотил очередной кусок и наконец посмотрел на него. В свете камина и пары свечей золото его глаз казалось тусклым, как давно не чищенные монеты.
— Жив, — обронил он скупо, и Зяблик впервые с момента их знакомства почувствовал, что готов был броситься на ведьмака с объятиями и поцелуями.
— Эту ночь он проведет в забытьи, — продолжал, меж тем, Лето, — если до утра не подохнет, начну проводить вторичные мутации.
— И все? — с надеждой спросил Зяблик.
— И все, — кивнул ведьмак.
Ночь была страшной. Лето, запретив юноше приближаться к запертой двери лаборатории, отправился спать, и Юлиану оставалось снова слоняться по замку из угла в угол, не находя себе места. Он несколько раз порывался все же использовать волшебный манок — на этот раз не затем, чтобы передать кому-то весточку. Но друг Литы Регис был опытным алхимиком и мог помочь с мутациями Риэра, раз уж от помощи чародеев Лето отказался. Но что-то подсказывало Зяблику, что помощи вампира ведьмак тоже не принял бы.
Едва забрезжил рассвет, Лето появился в зале и нашел Зяблика свернувшимся калачиком у остывавшего камина. Тот встрепенулся, услышав почти беззвучную поступь ведьмака, с надеждой посмотрел на него, но тот лишь мельком скользнул по юноше взглядом и удалился обратно в лабораторию.
Еще одного дня ожиданий Зяблик бы не выдержал. Посомневавшись немного, он решился. Дверь в подвал оказалась не заперта, словно Лето специально оставил ее так — знал, что Юлиан все равно за ним увяжется.
В коридоре, ведущем к лаборатории, стояла жуткая неестественная тишина — Зяблик не расслышал даже звона капель с отсыревшего потолка. Он замер, чувствуя, что сердце его готово было вот-вот разорваться от ужаса и боли — оно подсказывало, что Риэр не пережил ночи, и Лето должен был вскоре появиться из-за тяжелой двери с обыкновенно мрачно безразличным лицом и велеть Зяблику готовить лопату для погребения. На холме, ставшем последним пристанищем старого Весемира, сегодня появится очередной холмик, и под ним упокоится глупое сердце Юлиана аэп Эренваля фон Штайна.
Но неожиданно тишину расколол глубокий хриплый стон — за ним еще один, и Зяблик, сорвавшись с места, на непослушных ногах подлетел к запертой двери. Деревянная панель была совершенно глухой, без единого окошка, и юноша, врезавшись в нее всем телом, понял, что дальше ему не прорваться.
— Риэр! — больше не контролируя себя, выкрикнул Юлиан. Голос звенел, отражаясь от стен, и стоны любимого вторили ему, — Риэр, я здесь!
Конечно, Зяблик не получил никакого ответа — Лето был слишком занят, даже чтобы просто прогнать его. Юноша сполз по стене и устроился на полу, обхватив колени руками.
— Риэр, — вторил он шепотом, — Риэр. Риэр.
Зяблик не знал, сколько просидел так — всего час, целый день или пару недель. Стоны сменялись отчаянными криками, натужным кашлем, словно будущего ведьмака безудержно рвало. Потом снова были стоны, и Юлиану начинало казаться, что они больше никогда не оставят его, будут вечно звенеть в голове.
Тяжелый замок на двери щелкнул, створка, скрипнув, отворилась, и Лето появился на пороге. В полутьме коридора сложно было разглядеть его лицо, но на руках ведьмака Зяблик тут же заметил темные пятна — от крови, рвоты или едких эликсиров. Великан пару мгновений просто созерцал Юлиана, сжавшегося в маленький комок, но не отводившего взгляд.
— Зайди, — негромко обронил Лето.
Риэр лежал на столе в окружении тускло поблескивавших алхимических приборов. Его белая рубаха теперь была непонятного бурого цвета — от шеи вниз опускались темные разводы, и подбородок возлюбленного был запятнан кровью и чем-то омерзительно желтым. Он был все еще прикован к столу специальными держателями, но тело его казалось совершенно расслабленным — так выглядели трупы, готовые к вскрытию, в университетском морге, и Зяблик почувствовал, что его самого сейчас стошнит. В глазах рябило, ноги не слушались. Его возлюбленный, его единственный — его Риэр был мертв.
Юноша подошел к столу и осторожно, ожидая почувствовать тяжелый смертный холод, взял ладонь любимого, наклонился к ней и поцеловал ледяные пальцы, вдохнул кислый металлический запах, и хотел уже было попросить Лето оставить их наедине — сердце Зяблика отсчитывало последние удары.
Но неожиданно холодные пальцы любимого чуть дрогнули, потом медленно сжались, ухватившись за ладонь Зяблика, и тот, боясь вдохнуть, поднял взгляд.
На него смотрели немного мутные, но совершенно точно живые золотые глаза.
— Здравствуй, — хрипло прошептал Риэр.
========== Ставки сделаны ==========
— А почему, собственно, вы этим интересуетесь, коллега? — под пристальным изучающим взглядом седовласого профессора древней словесности Иорвет привычно любезно улыбнулся.
За последние несколько недель к подобным вопросам он успел привыкнуть, и неубедительная смутная ложь, которую эльф обычно выдавал в ответ неизменно оказывалась для спрашивающих достаточной, чтобы они охотно продолжали опасную беседу. Иорвету был прекрасно знаком такой тип ученых — он сполна наобщался с ними еще в те времена, когда от их откровенности не зависела его собственная жизнь. Загнанные в строгие рамки закона и приличий теоретики вечно ждали подвоха — с тех времен, когда охотники за колдуньями властвовали в Редании, и любой мало-мальски заинтересованный в магии человек мог оказаться на костре после непроверенного короткого доноса завистливого соседа, прошло больше тридцати лет. Но в памяти самых заслуженных и преданных своему делу исследователей свежи были воспоминания о том, как король Радовид распустил оба Университета и перевешал добрую половину преподавателей — лишь за то, что на их полках хранились книги, которые те зачастую даже не открывали.
Нынешний король не только никогда не стоял на пути у развития науки и прогресса, но и по мере сил способствовал ему. Однако даже самый распоследний школяр в Третогоре или Оксенфурте знал, что любое исследование, любой ученый труд так или иначе оценивался Ложей Чародеек. А у этой славной организации имелся собственный взгляд на научную этику. И рассуждения о запретных областях магии в их рамки совершенно точно не вписывались.
Тем не менее, сокрытое и запрещенное знание неизменно вызывало интерес, пусть исключительно теоретический, но Иорвет догадывался, что любой из тех теоретиков, с которыми ему пришлось пообщаться за последнее время, дорого готов был заплатить за возможность хоть разок применить свои знания на практике. Но — к счастью для них самих, и к несчастью — для Иорвета — собственная жизнь оказывалась дороже.
После сомнительного успеха в Вызиме и Оксенфурте эльф, как и намеревался, отправился в Бан Ард. По сути, магическая школа мало чем отличалась от любого другого учебного заведения на Континенте — различия стирались особенно из-за того факта, что ректорессами в крупнейших Университетах служили чародейки Ложи.
После Зимней войны, во время которой Бан Ард из уважаемой магической школы превратился в место тренировок шпионов и убийц, в заведении произошли серьезные перемены. От прежних времен — и славных, и не очень — остались, казалось, только внешние стены, внутренняя же структура школы была полностью изменена. Согласно Мариборскому соглашению, управление Бан Ардом полностью переходило в руки тогдашней королевы Редании, и это был совершенно беспрецедентный случай. До сих пор маги едва ли позволяли государственным деятелям вмешиваться в свои дела, но, столкнувшись с угрозой полной ликвидации Бан Арда, они вынуждены были пойти на уступки. Сменился весь состав преподавателей, Ректор был назначен из числа верных короне чародеев, и учебные планы утверждались лично правительницей — хоть Иорвет и подозревал, что Адда в свое время не прочла ни строчки из того, что ей присылали на заверение. Делами школы занималась Филиппа — и в этом не было никаких сомнений.
Именно она, по всей видимости, и придумала глупое правило, касавшееся Закрытого хранилища школы. Во время войны главной опасностью оказалось вовсе не то, сколько боевых магов-недоучек покинуло стены Бан Арда, чтобы чинить диверсии и совершать покушения. Хуже всего могло стать то, что захватчики получили бы доступ к богатой магической библиотеке, которую адепты школы собирали веками. К счастью, у Саскии, мечтавшей завершить войну в кратчайшие сроки, не хватило ни времени, ни дальновидности, чтобы использовать этот драгоценный ресурс. И, когда война была окончена, а Бан Ард вновь открыл свои двери для юных студентов, Филиппа позаботилась о том, чтобы даже самым преданным ей чародеям приходилось спрашивать разрешения, чтобы прочесть особенно мудреные книги.