И, как бы Иорвет ни бился, как бы сильно ни размахивал письмом с подписью и печатью короля Виктора, его в Закрытое хранилище так и не пустили. И, разумеется, в этом чувствовалась рука мстительной злопамятной Совы. Филиппа — эльф на это очень надеялся — понятия не имела, зачем ее старому знакомому понадобился доступ к книгам, которые даже не входили в зону его прежних научных интересов. Но даже знай она о страшном договоре и о том, что от визита в Хранилище могла зависеть иорветова жизнь, Эйльхарт поступила бы точно так же. И плевать ей было и на уговоры Виктора, и на то, что со времен Вергенской битвы прошло уже несколько десятилетий, а Иорвет с тех пор стал совершенно новым эльфом. С этим оставалось только смириться.
О смирении, надо сказать, за последнее время Иорвет узнал гораздо больше, чем когда-либо хотел. Потерпев несколько неудач и понимая, что отпущенное ему время неумолимо таяло, он все чаще стал ловить себя на мысли, что стоило все бросить, вернуться домой и провести оставшиеся месяцы в покое и любви — постараться подготовить Айру к неминуемой разлуке, посвятить больше времени вернувшемуся из изгнания Иану, прочесть книги, которые давно откладывал на потом, завершить дела, до которых до сих пор просто не доходили руки, и, конечно, постараться сделать так, чтобы Вернон не отправился вслед за своим эльфом в небытие.
Последнее было задачей почти невыполнимой. Настолько, что Иорвет даже не пытался начинать разговор на эту тему со своим человеком. Тот — упрямый и преданный, как всегда — все для себя решил. Вернон отчаянно ухватился за единственную призрачную возможность спасти любимого, но Иорвет надеялся, что до страшной игры, в которую человек собирался ввязаться, дело так и не дойдет. Эльф бросил дурную привычку сбегать от Вернона много лет назад, но нынешние обстоятельства буквально вынуждали его взяться за старое. Именно поэтому Иорвет старался поменьше общаться с супругом, пока шли его поиски, хоть в этом и было мало смысла. Но оставалась надежда, что, подойдя к последней черте, Вернон поймет, что, кроме Иорвета, в его жизни оставалось еще достаточно смысла, чтобы пройти до конца хотя бы оставшийся короткий человеческий путь.
И обстоятельства явно были здесь на стороне эльфа. Супруг, занятый только баронскими и семейными делами, ни за что не отступился бы от своей идеи отдать жизнь за любимого. Но теперь Вернон оказался снова втянут в хитрую политическую игру. В его помощи нуждалась уже не только любимая названная дочь, ожидавшая очередного ребенка, но та, что Вернон любил гораздо дольше, чем Иорвета. Темерия снова призывала верного патриота Роше под свои знамена, на этот раз предлагала овладеть собой целиком, править не на сомнительной позиции регента, но с настоящей короной на голове. И если этого оказалось бы недостаточно, Иорвет надеялся, что страх за судьбы их непутевых сыновей мог заставить Вернона передумать.
Эльф ничуть не преувеличивал, когда говорил, что их младшенький был совершенно не приспособлен к самостоятельной жизни. Айра с самого рождения рос, как садовая роза, прихотливая и хрупкая. Жажда приключений, умение командовать горсткой мальчишек и спящие в сыне магические способности Истока вовсе не делали из него взрослого и сколько-нибудь готового к жизненным трудностям эльфа. Порой Иорвету начинало даже казаться, что он сам допустил это, невольно предполагая, что Айра окажется той ниточкой, что удержит Вернона от неминуемого падения в пропасть. Мальчику нужен был отец — не обреченный Иорвет, не безразличный к нему Иан — но тот, кто никогда бы его не предал и не оставил. И Вернон подходил для этого, как нельзя лучше.
Все эти размышления — неприятные, отчаянно глупые и иногда казавшиеся совершенно бесполезными — преследовали Иорвета по пятам. Время от времени его с головой захлестывал страх — не за тех, кого ему суждено было навсегда покинуть, но за самого себя.
За долгие десятилетия, прошедшие с того дня, когда юный эльф Иорвет, поверивший в идею-пустышку, встал под знамена Аэлиренн, он не раз и не два сталкивался лицом к лицу со смертью, и каждый раз обманывал ее. Он должен был погибнуть еще в тот момент, когда его сородичи сложили головы под знаменем Шаэрраведда, а их предводительницу казнили за мятеж. Смерть ждала Иорвета в тени лесных ветвей, из-за которых он, убежденный в своей правоте борец за эльфскую свободу, целился из лука в проезжавших по большаку солдат и обозы. Его должны были убить под Бренной или насмерть замучить в застенках Дракенборга. Сам Вернон Роше, тогда не знавший даже имени своего врага, должен был уничтожить его собственными руками, и он же должен был выгнать из своей пещеры раненного больного Иорвета, вновь обреченного на смерть. Она — жестокая и упорная — следовала за ним по пятам столько лет, что эльф просто перестал ее бояться. Он обрел новый смысл, ради которого хотелось не сложить голову, а жить дальше, но даже это не пробудило старый страх. Иорвет был готов к смерти — но то, что должен был сделать с ним Господин Зеркало, было вовсе не смертью.
Даже посвятив себя науке, прочитавший великое множество ученых трудов — философских и богословских — эльф ни разу не встретил концепцию загробной жизни, которая показалась бы ему достаточно убедительной и правдоподобной. И его сородичи, и люди верили в полнейшую ерунду, и всякому, конечно, хотелось считать, что, умерев, он не перестанет существовать, а усядется за столом с предками, перенесется в прекрасный сад наслаждений или переродится в новом теле. Все эти теории, пусть нелепые и печальные в своей глупой надежде, было очень соблазнительными. Иорвету и самому хотелось верить, что, умерев, он воссоединится с теми, кого любил при жизни, что обещание быть со своим человеком и за гранью смерти можно будет сдержать. Но действительно принять одну из этих идей у Иорвета так и не вышло — Гюнтер же собирался обрубить даже робкие надежды на корню.
Эльф не знал, была ли у него душа — имел ли нечто подобное хоть кто-то из живущих. Но в одном он был точно уверен — Господин Зеркало не стал бы заключать сделок, предметом которых стало бы пустое метафизическое понятие, бесценное в своей необъяснимости. Он имел в виду конкретные вещи — и Иорвет — как, возможно, и многие, заключавшие с Гюнтером соглашения — просто не потрудились уточнить, что за «душу» он планировал у них забрать. И эльф был уверен — получая плату по счету, Господин Зеркало не ограничится простым ничто. Иорвета не ждало забвение или пустота, на которые за гранью жизни ему могло быть просто наплевать — с ним должно было произойти нечто гораздо, гораздо худшее. И неизвестность была невыносимей простых угроз.
И именно этот страх вкупе с природным упрямством и заставлял Иорвета двигаться вперед и продолжать поиски, которые раз за разом заходили в тупик. К мудреным гоэтическим ритуалам, занимавшим у тех, кто их испытывал, долгие годы, эльф был не готов — даже если бы удалось провести их достаточно быстро, ему просто не хватило бы на них навыка, а помощи Иорвету искать было негде. Он робко надеялся обнаружить энтузиастов этого сомнительного искусства в Бан Арде, но либо никто из них не готов был признаться в своем мастерстве, боясь гнева Филиппы, либо маги и впрямь так долго запрещали себе даже думать о подобных вещах, что совершенно позабыли, как к ним обращаться. Так или иначе, в магической школе Иорвет снова оказался с оборванной нитью в руке и вынужден был вернуться в Третогор ни с чем.
Из столицы Редании эльф собирался сперва вернуться домой — поиски его заняли достаточно много времени, и он боялся, что их продолжение могло затянуться на неопределенный срок, реши он и впрямь поплыть в Зерриканию, как собирался. Слабый голосок, звучавший в сердце Иорвета и однажды заставивший его, раненного и больного, явиться к убежищу темерских партизан, несмотря на очевидную глупость этого плана, сейчас подсказывал, что остаток жизни эльфу следовало провести в знакомых стенах, отдавшись на волю судьбы. Решение могло найтись само по себе, совершенно случайно — и надежда на это была ничуть не глупее, чем на то, что кто-то из встреченных эльфом на пути согласится добровольно стать партнером Гюнтера.