За спиной юной чародейки время от времени еще были слышны злые разговоры — кое-кто в окружении Леи болтал, что добрая тетушка помогала племяннице Императрице исключительно из соображений собственной выгоды. И бесполезно было доказывать им, что Лита не только вправду хотела помочь чуть не свергнутой девчонке, за свободу которой едва не поплатилась собственной жизнью, но и исполняла волю почившего отца, по которому до сих пор каждый день тосковала. Эмгыр знал, что Лея была ему не родной, и все равно любил и воспитывал ее, лелеял и защищал — и Лита собиралась продолжить то, что он начал. А расцветавшей в ней незнакомой и непонятной любви теперь вполне хватало на то, чтобы Лея начала ей даже нравиться.
Империю лихорадило — но никто не сомневался, что буря должна была стихнуть, и не за пару месяцев, так за пару лет положению Нильфгаарда суждено было вновь утвердиться. Лея, прилежная ученица своего великого деда, была готова всю себя жертвовать ради этого — и Лите грустно было осознавать, что на это юной племяннице было отпущено всего четырнадцать лет.
Они с Регисом договорились никому не рассказывать о том, что произошло в Тронном зале. Лита и словом не обмолвилась о встрече с Фергусом, а малышку Лею убедила, что тот, кого она видела в коридоре у покоев деда, был лишь магическим мороком, остаточным эффектом магии Риннельдора. Лея была совсем не глупа и могла бы подвергнуть слова чародейки сомнению, если бы сам не хотела верить, что отец ее просто в очередной раз сбежал — но все еще мог вернуться к ней откуда-то издалека. И Лита решила оставить девочке ее безоглядную нелепую веру.
Регис сказал, что проблему краткости отпущенной Императрице жизни он постарается решить за последующие годы — тем более, что его позиция при дворе осталась неизменной. Его услугами лекаря теперь пользовались и Лита, и сама Лея. А в способностях друга юная чародейка ни секунды не сомневалась.
В дверь постучали — громко и требовательно. Лита, снова увлекшаяся разглядыванием собственного отражения, даже вздрогнула от неожиданности. Регис, тонко улыбнувшись, подхватил свой алхимический ящичек и отступил в тень.
В покои юной чародейки, не дождавшись приглашения, вошла Анаис. Низвергнутая королева Темерии была одета на удивление торжественно, хотя выбранное ею платье — конечно, голубое и с лилиями — сидело на ней, как седло на айгуле. Лита, хоть и стояла перед зеркалом в одном исподнем, повернулась к незваной гостье, гордо выпрямившись и вскинув голову.
— Добрый день, Ваша Милость, — церемонно поприветствовала она дурнушку, но та лишь отмахнулась свободной рукой — вторая была занята объемным свертком.
— Оставь эти глупости, Лита, — заявила Анаис, — после того, что случилось, мы вполне можем перейти на «ты».
Юная чародейка, секунду посомневавшись, примерив высказывание дурнушки к собственной гордости, наконец покладисто кивнула.
— Ты пришла меня поторопить? — спросила она сдержанно, снова глянув в зеркало. Волосы Литы были в полнейшем беспорядке. Лицо, хоть и сиявшее румяной свежестью, нуждалось в нескольких дополнительных штрихах, а уж о наряде и говорить было нечего. Те, что Лита предпочитала обычно, стали ей безнадежно тесны, и, примеряя их, юная чародейка не могла не злиться на невинное дитя в утробе и на того, кто был виноват в его появлении.
— До коронации еще почти два часа, — напомнила Анаис, — ты успеешь и губы накрасить, и речь выучить. Я же пришла, потому что так и не успела толком поблагодарить тебя.
Лита удивленно изогнула бровь. Когда она объявила королю Виктору, что возвращается в Нильфгаард, тот потратил едва ли не полчаса на благодарности за помощь возлюбленной и малышке Лилии и заверения в дружбе. Этого Лите казалось достаточно, чтобы считать инцидент исчерпанным — а дружба короля Редании была скорее нужна Лее, а не ее советнице. Но у Анаис, как обычно, было собственное мнение на этот счет.
— Тебе не за что меня благодарить, — ответила Лита с достоинством, — если бы не я, так Ложа непременно спасла бы тебя.
Ани серьезно покачала головой.
— Если бы не ты, я бы родила мою дочь в Императорской темнице, и едва ли нашелся бы кто-то, желающий помочь мне, — сказала она, и тон ее звучал удивительно искренне, — Лилия бы не выжила — а, может, и я умерла бы вслед за ней. Ты спасла нас, Лита. И я этого не забуду.
Юная чародейка медленно кивнула и улыбнулась.
— Расскажи об этом своей дочери, когда она, надев корону, задумается, как вести себя с нильфгаардскими послами, — заявила она, — а мне — ты ничего не должна.
— О, это не так, — внезапно широко улыбнулась Анаис и протянула Лите свой увесистый сверток, — прими этот скромный дар. Я подношу его от всего сердца.
Юная чародейка приняла сверток из рук дурнушки, быстро дернула узел на бечевке и развернула плотную ткань.
Платье было почти точной копией того, что для Анаис по приказу Литы сшил Детлафф перед балом в честь дня рождения Леи. Тяжелый темно-зеленый бархат заструился водопадом, и чародейка, разглядывая наряд на вытянутых руках, замечала и аккуратную точность швов, и умеренный блеск золотой отделки.
— Конечно, его сшил не такой искусный мастер, как твой супруг, — тихо пояснила Анаис, — но мои портные старались, как могли. Я слышала, красное ты больше не носишь — но и этот цвет будет тебе к лицу.
В порыве внезапно нахлынувших чувств Лита прижала платье к груди и посмотрела на дурнушку сквозь мутную пелену подступивших к глазам слез. Та, явно не ожидавшая подобной реакции, нахмурилась и ступила на шаг ближе.
— Лита, — неуверенно и растерянно сказала Анаис, протягивая к чародейке руки, — ты чего? Не плачь.
— Ох, Ани, — девушка все же позорно всхлипнула, но тут же утерла глаза ладонью, постаралась светло улыбнуться, — оно превосходно.
— Позволь, я помогу тебе одеться, — ответив на ее улыбку, произнесла Анаис, — помощь тебе, конечно, пока не слишком нужна — но, поверь моему опыту, очень скоро это изменится.
Лита подняла глаза к потолку.
— Умоляю, не напоминай, — взмолилась она, но протянула платье дурнушке, — и как у тебя хватало отваги появляться на людях с таким пузом?
— Поверь, — пророческим тоном ответила Анаис, — скоро узнаешь, Лита.
ВлюбленныеИан вышел из портала, и ледяной соленый ветер тут же подхватил его волосы, попытался проникнуть под полы плаща и обжег лицо. На Большой Земле весна уже вовсю вступала в свои права, но здесь, на Скеллиге, зимние морозы еще и не думали отступать. Со стороны деревни доносился привычный гул голосов и запах печного дыма — и Иан, прикрыв глаза, позволил себе насладиться странным и прежде неведомым ощущением. Он вдруг почувствовал, что после долгого путешествия наконец возвращался домой.
После того, как Гусик бросил его, эльф искал его повсюду. Из отцовского замка он отправился в Бан Ард, оттуда — ничего не добившись — в Нильфгаард. В столице Империи необходимо было соблюдать полную скрытность — бывший учитель Иана Риннельдор прочно захватил власть, и его глаза и уши, казалось, были повсюду. Попадаться в его поле зрения Иан не собирался, но и никаких полезных сведений о местонахождении Фергуса все равно не нашел.
Из Города Золотых Башен, однако, эльф впервые послал письмо родителям — второе после того, что оставил у Иорвета под подушкой. Иан написал, что с ним все в порядке, просил не искать себя и не рвать сердце. Он сделал свой выбор — как поступал множество раз до того. Не указав обратного адреса, Иан, тем не менее, пообещал родителям, что будет писать им по мере возможности, и с тех пор держал свое обещание.
Вернон и Иорвет получали от него послания из Оксенфурта и Новиграда, где Иан расспрашивал о господине Гуусе Хиггсе моряков в порту и усталых пропитанных спиртом корчмарей. Он писал родителям из Венгерберга и Марибора, куда явился почти в отчаянии, и в последнем послании известил родных, что собирался вернуться на Скеллиге.