Провели у постели отца в этот раз они совсем немного времени, но Риэр успел заметить, что, в отличие от предыдущих вечеров, речь Эмгыра была совершенно связной, он ни разу не перепутал их имена, смотрел на сыновей и жену почти прямо и даже слабо улыбался, слушая историю о том, как близнецы наведались к господину вар Аррету. Не знай юноша, что сознание отца прояснилось из-за того, что он отказался от лекарств, поддерживавших в нем жизнь, он мог бы обрадоваться, что дела пошли на лад. Но это улучшение было последней победой отца — путем к смерти на его условиях, как он всегда и хотел.
Сидя рядом с ним на постели, матушка осторожно обнимала Эмгыра за плечи и почти не вмешивалась в разговор, а, когда веки того начали слипаться от усталости, поцеловала его в бледную щеку, повыше накрыла одеялом и погнала сыновей вон. Те, впрочем, и сами были рады убраться.
Оказавшись за дверью, Мэнно сразу заявил, что ему нужно было еще поработать — подготовить документы для сделки по купленной мануфактуре, проверить счета и долговые расписки. Риэр хотел уличить его во лжи — он чувствовал, что брат просто пытался сбежать от собственного горя — он поверил в скорую смерть отца куда охотней и теперь надеялся переварить известие в тишине и одиночестве. Риэр, который с рождения никогда не бывал одиноким, собрался было предложить Мэнно помочь с делами — или просто посидеть с ним в кабинете, не отсвечивая и не мешая, на случай, если близнецу все же захочется поговорить. Но, взглянув ему в глаза, принц отказался от этой идеи. Тем более, что ему самому было, чем заняться.
Распрощавшись с Мэнно, Риэр засомневался — стоило ли пытаться встретиться с Юлианом там, где они договаривались. За целый день он так и не нашел времени предупредить Зяблика, что все их планы пошли прахом. И странно было думать, что тот до сих пор дожидался его на условленном месте. Но найти Юлиана и все ему объяснить определенно стоило, однако откуда начать поиски, Риэр не знал.
Визит к отцу, неожиданные слезы матери и то, как она нежно обнимала умирающего, натолкнули принца на одну простую и совершенно необходимую вещь — точнее, перетолкнули его через границу понимания — сейчас было самое время. И Риэр, прежде сторонившийся этого нетрудного, но такого пугающего шага, наконец решился. А, решившись, не захотел откладывать дело в долгий ящик. Нужно было найти Зяблика, и срочно, пока эффект последних событий не выветрился. Но сперва принц решил переодеться — на нем все еще оставалась тренировочная куртка, и пахло от нее соответственно.
Этого вполне можно было ожидать, но Риэр все равно удивился, обнаружив Зяблика, с ногами сидевшего на его кровати. Это было не такой уж редкостью, и ничего предосудительного в таких визитах никто бы не разглядел — они с Юлианом считались лучшими друзьями, и во время своих кратких визитов в столицу тот часто ночевал в спальне Риэра еще в далеком детстве. Но сейчас Зяблик расположился на его постели, одетый только в просторную шелковую рубаху, без штанов — и деловито натягивал новые струны на свою верную лютню.
— Да ты совсем ума лишился, — усмехнулся Риэр, закрыв за собой дверь и скрестив руки на груди, — а если бы кто-то вошел?
Зяблик поднял на него смеющиеся глаза и беззаботно подмигнул.
— Часто ли в твои покои врываются те, кого сюда не приглашали, нильфгаардский принц? — осведомился он с вызовом.
Риэр пожал плечами:
— Ну вот сегодня, например, — ответил он.
Юлиан, усмехнувшись, отложил в сторону лютню, медленно поднялся — колыхнулись складки шелковой рубахи, заструившись вокруг его тонкого легкого стана, и тревоги улетучились из головы принца, словно их смыло летним дождем. Зяблик пересек спальню, остановился перед Риэром, не спеша его обнимать, и заглянул ему в глаза. Взгляд Юлиана, до того шутливо сияющий, вдруг стал внимательным и печальным.
— Я слышал новости, — шепнул он, — Риэр, мне так жаль…
Принц растерянно моргнул. Удивительным образом, лишь увидев Зяблика, он мгновенно позабыл о тягостном визите к отцу и даже о страшном известии о его здоровье. Но взор обращенных на него печальных голубых глаз словно сломал в нем какую-то преграду, заставив потаенную грусть вылиться наружу, как реку, больше не сдерживаемую плотиной. Он опустил плечи и вздохнул, чувствуя, как защипало в носу.
— Мы все знали, что так будет, — ответил он тихо, и Зяблик наконец обнял его, прильнул всем телом и застыл.
— Такие новости никогда не бывают ожидаемыми, — прошептал он, — я вот, к примеру, знаю, что моя мать — человек, и она стареет. Но мне больно представлять, что будет, когда ее путь подойдет к концу, и она покинет нас с отцом.
Риэр обхватил его руками, прижал к себе так крепко, что еще чуть-чуть и, казалось, готовы были затрещать ребра. Но Зяблик не дернулся, опустил голову принцу на плечо, и тот вдохнул пряно-сладкий аромат его волос. Момент был вопиюще неподходящим.
— Я люблю тебя, — вдруг выдохнул принц, и Зяблик ответил ему — без паузы и раздумий, словно сам давно готовился это произнести и не подобрал лучшего случая:
— Я тоже тебя люблю.
Они простояли так, обнявшись, несколько долгих минут — а, может, и целый час, не чувствуя необходимости ни поцеловаться, ни выпустить друг друга из рук. Слова были сказаны, но они ровным счетом ничего не изменили. Риэр любил Зяблика и до них — сегодня утром, вчера, год назад, а, может быть, и тогда еще, когда сама мысль о любви еще не приходила ему в голову. Сердце знало, и для него неподходящего времени не существовало.
Риэр отпустил Юлиана, когда тот, вздрогнув, тяжело вздохнул. Принц на миг испугался, что разглядит в любимых глазах слезы — о том, что еще не случилось, но чему неминуемо суждено было произойти. Но Зяблик улыбнулся.
— Хочешь, я сыграю тебе новую песню? — предложил он. Светлый, как раннее утро Беллетейна, легкий, как вдох после первого поцелуя, Зяблик просто не умел отчаиваться и грустить долго. Он во всем и всегда умел находить радость, даже когда мгла сгущалась так сильно, что выхода из нее было не найти. И сейчас Риэр был ему очень благодарен за это простое и, может быть, не слишком уместное предложение.
— Похабную? — поинтересовался он, направляясь в дальний конец спальни и на ходу стаскивая с плеч куртку, — опять что-то про метиннских куртизанок и их расценки?
— За кого ты меня принимаешь! — воскликнул Зяблик возмущенно, но потом снова рассмеялся. — Нет, я написал песню для Леи. Она в последнее время такая грустная — и немудрено.
— Немудрено, — подтвердил Риэр. Он стянул с ног сапоги, отшвырнул их в сторону и опустился на кровать. Зяблик устроился рядом, беря в руки лютню. Тонкие ловкие пальцы проскользнули по новым струнам, извлекли долгий мелодичный звук. Юлиан критически нахмурился, подтянул колки, снова пробежался по струнам, и наконец удовлетворенный, кивнул, прикрыл глаза и запел:
— Эта схема проста: дверь открыть невидимкой-заколкой,
И забыв постучаться, неслышно, как темень, войти.
Для меня эта ночь стала слишком холодной и колкой —
Я хотел бы запомнить, до куда нам с ней по пути, — голос Зяблика поначалу звучал тихо и как-то несмело, но с каждой новой строчкой набирал силу и словно, опускаясь вглубь, вырывался, как горный родник из пролома в скале.
— Разделяя на строфы молитвы заплакавших статуй,
Я мозаику слов разложу на холодном полу.
Здесь пронзительно дует, и свет здесь изломанно слабый,